Карен Рассел - Приют святой Люсии для девочек, воспитанных волками [сборник litres]

Нам ничего не стоило перемахнуть через низкую каменную ограду. К тому же сестра Жозефина всегда оставляла ворота открытыми. Ночью окна не закрывались ставнями, и лунный свет манил нас в лес. Но мы знали, что пока не стали цивилизованными, в лес возвращаться нам нельзя. Иначе разобьем сердца своих матерей. Все это выглядело как изощренное человеческое коварство.

Мы никак не могли превратить свою белую прохладную спальню в настоящий дом. Поначалу галлонами пили воду, чтобы было чем метить территорию. И усердно поливали желтый ковер из старых газет. Но потом, когда мы возвращались в спальню, оказывалось, что все следы наших усилий исчезли. Кто-то приходил и начисто стирал наши запахи. Каждое утро мы оставляли в спальне свои метки, а вечером все они были уничтожены. Как мы ни старались, наши запахи никак не могли там укорениться, и это превращало нас в невидимок. В конце концов, мы сдались. Стая приспосабливалась к новым условиям с одинаковой скоростью. Самые продвинутые уже могли различать два вида передвижения: сгорбившись и с высоко поднятой головой. И почти все ходили на двух ногах.

Почти все. Общее беспокойство вызывала Мирабелла. Она рвала мягкие подушечки, лежавшие на церковных скамьях, и подкладывала вместо них кости. Бродила по территории, виляя несуществующим хвостом. (Мы с трудом избавились от этой привычки. Приходя в волнение, припадали к земле и начинали крутить задом, причем с бешеной скоростью. «Какой кошмар!» – хмурилась сестра Мария, втайне завидуя нам.) Мы щипали нашу сестру за зад и шипели, подражая монахиням: «Мирабелла, нельзя». Она смущалась и обиженно наставляла уши.

И все же некоторые правила были похожи на волчьи. Главная заповедь у волков – «знай свое место», и это прекрасно вписывалось в людские обычаи. В нас пробудилась прямо-таки собачья любовь и преданность людям. Смиренное желание угождать и ползать на животе. Как только мы видели, что на нас смотрит существо, стоящее в пищевой цепочке выше нас, у нас появлялось желание ему понравиться. «Рот на замке, на ногах туфли», – повторяла я. Но если у Мирабеллы и был этот скрытый инстинкт, монахини никак не могли пробудить его. Она слонялась по территории, злорадно поливая мочой позолоченную скульптуру святой Люсии и яростно почесываясь от блох, которые выжили, несмотря на все порошки и ванны. Подчиняясь слезным настояниям сестры Марии, Мирабелла стояла на перекличке прямо, хотя давалось ей это нелегко: ее шишковатые мускулистые ноги дрожали от напряжения. Но потом она с радостным воплем оседала на землю. Мирабелла по-прежнему бегала на четвереньках, хотя монахини убеждали нас, что это неестественно и нелепо, – и мы, в конце концов, им поверили и теперь нам стыдно, что мы передвигались таким недостойным образом. Кулаки Мирабеллы синели от напряжения. Казалось, у нее какая-то тайная связь с землей. При виде Мирабеллы сестра Мария де ла Гуардия каждый раз вздыхала. Она подолгу сидела с ней, раздвигая ей пальцы.

– Поняла? – мягко повторяла она. – Зачем ты упрямишься? В этом нет ничего хорошего, милая. – А потом она затягивала старую песню: – Бери пример с сестры Жанетты.

Стая ненавидела Жанетту. Она делала успехи и дальше всех ушла от своего естества. Вообще-то ее звали Гварр, но она больше не отзывалась на это имя. Жанетта щеголяла в мокасинах и до блеска начищала свои туфли. Она уже могла прорычать что-то похожее на «Рада вас видеть», протягивая гостю бывшую лапу в белой перчатке.

– Наш маленький волчонок в овечьей шкуре, – шутила сестра Игнасия, когда к нам приходили священники и Жанетта повергала их в изумление, смеясь вместе с ними грубым лающим смехом.

Слух у нее был по-прежнему очень острым. Жанетта первой из нас научилась извиняться, пить яблочный сок из чашки и не впиваться взглядом в яремную вену служителей церкви. Кривила губы в подобии улыбки, когда заезжий парикмахер превращал ее черные патлы в челку. Срезанные волосы Жанетта заметала под ковер. Когда мы входили в комнаты, наши ноздри раздувались от новых запахов: пахло луком и хлоркой, свечным воском и немытыми телами. И только Жанетта улыбалась, делая вид, будто ничего не замечает.

Я была в числе «хорошисток». Не самая продвинутая, но и не полный отстой. Но у меня обнаружились способности к языкам, и читать я научилась раньше, чем мыться. Вероятно, я могла бы соперничать с Жанеттой в борьбе за первое место, но не слишком демонстрировала свои навыки. Здесь не лес, где надо быть самым быстрым, сильным и смелым. Тут, чтобы выжить, нужно хитрить.

Однако Мирабеллу мы ненавидели еще больше, чем Жанетту. Мы стали избегать ее, но она по-прежнему преподносила нам сюрпризы: укладывалась спать под кроватью или грызла черенок лопаты в саду. Ужасно, когда вас предает собственная сестра. Я рычала и ощетинивалась, как перед своим отражением в зеркале, которое поначалу принимала за чужака.

– Что с ней будет? – спрашивали мы, стараясь подавить свои страхи.

Ходили слухи, будто девочек-волков, которые не смогли стать цивилизованными, отправляют назад в исчезающие леса. Мы часто обсуждали это перед сном, пугая друг друга рассказами о потерянном рае. Это был позор и катастрофа, на которую мы втайне надеялись, лежа на жестких кроватях и задаваясь вопросом: «А что будет со мной?»

В этот период мы часто предавались мечтам. Даже Жанетта. Иногда я видела, как она задумчиво смотрит в лес. Если кто-нибудь возвращал ее к действительности, она яростно бросалась на обидчика, моментально забывая о человеческих манерах. Такой она нравилась нам больше – наша прежняя кусачая сестра.

В школе нам постоянно показывали слайды о святом Франциске Ассизском. Монахини раздавали нам мешочки с хлебом. Они никогда не говорили, что это проверка, и только гораздо позднее я поняла, что мы находились под строгим контролем.

– Идите покормите уток, – распоряжались они. – Проявляйте милосердие к Божьим созданиям.

«Не ставьте меня в пару с Мирабеллой, – мысленно молилась я. – С кем угодно, но не с ней».

– Клодетта, почему бы вам с Мирабеллой не пойти вместе? – сияя улыбкой, предложила сестра Жозефина.

– Хххоррошоспасибо, – отвечала я.

Я долго училась говорить. Сначала мне приходилось все переводить с волчьего на человеческий. Это было нечестно. Они знали, что Мирабелла до сих пор не умеет делать шарики из хлеба. Она даже не научилась развязывать мешочки. Мирабелла ела птиц и даже не пыталась подавить в себе желание убивать. И кто будет виноват, если на наших воротничках появятся пятна утиной крови? Кто получит штрафные баллы? Нетрудно догадаться.

Как только мы вышли за ворота, я выхватила у Мирабеллы хлеб и побежала к пруду. Мирабелла припустилась вслед за мной. Она решила, что это игра.