Михаил Любимов - Декамерон шпионов. Записки сладострастника

— Конечно, замечала! Вы посмотрели бы на гримасы, искажавшие ваше лицо, послушали бы свою сбивчивую речь, пару раз вы даже поскользнулись на ровном месте и чуть не упали с палубы за борт!

— Что же вы мне ничего не сказали? — возмутился я.

— Как так? Я намекала несколько раз. Да вы и слушать меня не хотели, вы выставляли меня из каюты! Разве я не говорила, что вам необходим доктор? Я даже напечатала для вас справку о зомби и вложила в книгу!

— М-да, между прочим, «умирает» не пишут через «е!» — я злился, конечно, на себя, но, увы, все мы, грешные, любим сорвать свой гнев на подчиненных.

— Мы в ЛГУ не обучались! — резко парировала Марфуша, всегда ненавидевшая Розу. — Мне с самого начала все было ясно, они разыгрывали две роли, воздействуя на вашу психику. Неужели вам не казалось подозрительным, что ваша жена (еще один удар!) постоянно трогала вас за правую руку? Это же приемчик любой жуликоватой цыганки! Иногда она зевала, навевая на вас гипноз, моргала глазами, навязывая вам свой биоритм… А как возмущало меня, когда ваша жена (опять!) и ее братец заговаривали вас с двух сторон — так действуют цыганки, перед тем как обчистить. Один раз я застала ее с вашими трусами…

— Это еще что за ерунда?!

— Разве вы не знаете, что заговаривать можно и через вещи — белье, часы, цепочку, волосы, обрезки ногтей! У нее было ваше фото, она колдовала над ним, она слепила вашу крошечную статую из хлебного мякиша и вставляла ей в голову булавки… А трусы она тоже заговаривала, обмакивая их в молоко.

— Ну ладно! Хватит! Что стряслось с Гусем?

— Батов арестовал его и держал все это время в своем особняке под охраной. Гремицкий — это фиктивная фигура, вся операция отвлекла вас от «Голгофы», перенастроила на «Манну». Они добивались полного контроля над вами, они заманили вас в Египет, отрезав от меня и других наших товарищей!

Вот так, Сызарь, несостоявшийся Цезарь! Но была и радость, Джованни: ведь ни один из моих шпионов не оказался предателем! И как единодушно они погрузились в самолет и полетели на выручку своего заблудшего шефа! И, конечно, Марфуша… Не было ей цены, вот какие женщины в русских селениях!

— Извините меня за резкость, Марфуша, я немного погорячился. Но вы молодец и заслуживаете самого высокого поощрения, возможно, даже именного оружия или другого памятного подарка.

— Нам бы с Васей отдельную квартиру… Всю жизнь в коммуналке мыкаемся… — ответствовала скромная героиня, чуть зардевшись.

«Люкс» постепенно наполнялся моими помощниками. Тихо и незаметно — особенность нашей профессии! — вошли Гусь, Сова, Дятел, Грач, Курица, Тетерев, Орел, Сорока, специально перечисляю всех, все они попадут в указ о награждении. Я любил их, я гордился ими, в такие моменты все вокруг кажется прекрасным, и хочется жить и работать, жить и работать на благо.

Разве мир не великолепен?

В Иваново все спят под одним одеялом; в Париже можно шарахнуть ногой по игральному аппарату, и оттуда выпадет сто евро — и это в тот момент, когда карманы и желудок пусты; в Бангкоке девушки заигрывают, запустив в лоб бананом, там кормят острейшей пищей, после которой «рожаешь дракона»; в Гаване можно заказать коктейль «Свободная Куба», зажать между атласными ляжками молодой красотки и помешивать сигарой; в твоей Флоренции, Джованни, можно хорошо пожрать в ресторане и не заплатить — полицию не вызовут, но морду начистят! Ах, как мы не умеем ценить эти мелочи!

За окном висела бархатная ночь, расшитая белыми звездами, цокали копыта жеребцов, несущих фиакры, доносился женский смех, пахло рододендронами, катил свои величавые воды Нил, в саду гремела музыка, Луксор сиял огнями, и только в храме Карнака стояла мертвая тишина. Древние Фивы. Тут она родилась. Роза есть Роза есть Роза. Двери распахнулись, и в номер вошли лакеи в белых ливреях, на подносах они несли яства и напитки, как написал бы ты, великолепный Джованни, «все надлежащее было приготовлено разумным сенешалем, весело пропев одну стампиту и одну или две баллады, все сели за стол по благоусмотрению королевы». Пили и ели, никаких шпионских историй.

Спал я безмятежно, впервые за последние дни обретя истинную нирвану. И он явился. Я знал, что он явится и не оставит меня без мудрого совета. Я тут же вскочил со своего ложа и быстренько натянул штаны.

— Как же вы так влипли, Мисаил? — на нем была белоснежная галобея (как у Розы), в ней он казался еще выше и, как обычно, чуть сутулился.

— Разве вы забыли, как в свое время цэрэушники экспериментировали на своих секретаршах, давали им таблетки, гипнотизировали и заставляли достать пистолет, правда, незаряженный, выстрелить в человека и прочее…

— Но ведь из этого эксперимента ничего не вышло, Юрий Владимирович, они сами отказались от проекта. Кстати, мне не давали никаких таблеток…

— Если не считать амброзии и прочих масел, которыми вас усердно натирали, — усмехнулся он. — Кстати, о прикосновении к правой руке знали еще древние жрецы, это порождает доверие, я сам иногда этим пользовался в беседах с Леонидом. Правая рука представлена в коре головного мозга более, чем четвертью его площади, в правом полушарии, если вы не забыли, сосредоточено все иррациональное, в левом — ум и логика. Как шутят, женщины думают ушами, поэтому нужно говорить им комплименты…

Он светло и ободряюще улыбался.

— Кстати, Мисаил, — продолжал Учитель, — вся зловещность вашей истории вполне закономерна. Знаете ли вы, что все мерзкие воплощения дьявола, вроде ведьм, появились лишь с воцарением капитализма? А у нас? С перестройкой явились Кашпировский, Мавроди, бардаки, голые бабы на сцене, эскорты с любовницами за границу, дурацкие партии, бесконечные социальные опросы, рэп, секты и прочее. Небо и ад, Бог и Сатана есть отражение земной реальности… — он вздохнул и чуть расстегнул галобею, видимо, ему было жарковато. — Вот почему при капитализме, принесшем народам ужасы нищеты, даже во времена зарождения Ренессанса, столь блистательно воспетые любимым Боккаччо, дьявол, властитель ада уже не мог быть веселым шутом, каким он был в Средние века. Вся ваша история с Розой могла произойти лишь с человеком, переживающим дикий капитализм, период первоначального накопления. Добрый милосердный Бог покинул землю. Об этом вам прокричал старик Аввакум! Вы поняли меня?

Учитель присел на козетку, потом вскочил и прошелся по комнате точно таким размеренным шагом, как у себя на Лубянке. Как обычно, он вдумчиво глядел под ноги, лишь иногда вскидывал голову и всматривался в папирусы, словно это были портреты Владимира Ильича и Феликса Эдмундовича. Но мучил меня совершенно другой вопрос: по чьему заданию действовала эта парочка? Западных спецслужб?