Пер Энквист - Библиотека капитана Немо [Роман]

И Юханнес стоял в самом низу. Но запомнилось ему одно-единственное, не главное, не враки о нем и Ээве-Лисе. Нет, ему запомнилось из всего этого лишь то, что теперь у него отнимут Ээву-Лису и что он предатель.

Ни словечка не сумел он вымолвить, хотя с языком у него все было в порядке. А Юсефина разорялась вовсю и ревела, что только усугубило дело. И никто ее не пожалел.

Потому-то Рождество и получилось молчаливым.

Она, пожалуй, не верила, что Ээва-Лиса беременна. Лишь так я могу это свести воедино. Иначе она бы так не поступила.

Я в этом уверен. Все остальное, о чем она кричала, было совершенно естественными враками, которые я никогда не перескажу, Юханнес тоже, даже в форме притчи.

Ничего не оставалось, как стащить с нее окровавленные панталоны и помочь.

Ребенок вышел из нее, правда крохотный. И мертвый, клянусь.

Мне уже ни до чего больше не было дела. Взяв младенчика на руки, я принялся его рассматривать. Он был пригожий, ну как Ээва-Лиса примерно, хотя весь в слизи и мертвый. Мертвый мальчик. Меня охватила какая-то торжественность. Наверно, так и бывает, когда все кончено.

Ээва-Лиса бредила, ей было совсем плохо, но она упрямо молила меня спрятать младенца в глубине озера. И это я тоже обещал сделать. Завернув ребеночка в пару номеров «Норран», я по снежной целине отправился к озеру.

В одиннадцать дня рассветет. Луна исчезла. Прежде чем уйти, я застегнул на ней овчинную шубу и на секунду прижал ладонь к ее щеке. Снаружи так стемнело, что, верно, уже наступило утро.

Идти по снежной целине было тяжело. У Нурдмарков горел свет, а так деревня погружена в темноту. Сперва с пакета капало, потом перестало.

Мело. Утопая в снегу, я спускался к озеру со своим братиком, завернутым в «Норран».

Когда что-то случается, а ты еще не понял, что ничего непоправимого на свете не бывает, ты словно оглушен. Ничего не слышишь, и тогда кажется, что все кругом молчат. И тебе остается лишь полагаться на свои глухие уши. И ты совсем одинок, сколько бы кричащих голосов ни окружало того, кто попал в беду.

Совсем тихо. И что же тут услышишь.

Но всегда есть что-то лучшее, чем смерть.

Озеро было довольно длинное: оно суживалось в середине, потом опять расширялось, и в самом дальнем его конце, так далеко, что почти и не видать, находились болото и Русский остров.

Лед был толстый, но в том месте, где в озеро впадала река, течение не давало воде замерзнуть. Здесь зимой всегда открытая вода.

По краям лед был желтого цвета, и у открытой воды воняло тухлыми яйцами. Течение очень быстрое.

Я сильно устал и сопел, как старая кляча, когда пришел на место, хотя ноша у меня была легкая, ничего тащить не пришлось. Я взял себя в руки и перестал хлюпать носом. Лед по краям слабый, нам не разрешали подходить слишком близко, и Ээва-Лиса ждала меня в дровяном сарае, так что важно было не свалиться в воду.

Я пока не имею права утонуть.

Осторожно сделал я последние шаги и осмотрелся.

Кругом темень, ни луны, ни звезд, хотя снег слабо светился. Звездная песнь замолкла для меня навсегда, впереди — пучина озера. Я развернул сверток и взглянул на его содержимое. Это был мальчик.

Веселого мало.

Я перевел взгляд на деревню, чтобы взбодриться, желудок едва удерживал пищу, еще немного — и меня вырвет, совсем как Ээву-Лису недавно, когда все оказалось на шубе, но вскоре я вновь смог посмотреть на полынью.

Надо успокоиться. Не глядя, я опять завернул сверток, так будет лучше. Теперь оставалось бросить.

И я бросил. Интересно, как бы его назвали.

Сверток какое-то время покачался, с минуту может. Потом начал медленно тонуть. Бумага развернулась и всплыла, течением ее отнесло к дальнему краю полыньи. Там она и застряла.

Мальчик больше не показывался.

Я не знал, что делать. Ежели кто-нибудь сюда заявится, наверняка заинтересуется, как это «Норран» попала в воду. Да еще вся запачканная кровью. Но кто сюда придет.

Подойти поближе и схватить газеты я не могу, а то свалюсь, чего доброго. А ведь Ээва-Лиса ждет меня, мне никак нельзя утонуть.

Мальчик ушел под воду. Его, конечно, подхватило течением, и он медленно плыл подо льдом, может, к Русскому острову, где захоронены русские и полно змей. Может, его отнесет к Мелаон, где Альфильд Хедман однажды превратилась в лошадь, хотя потом и умерла.

Глаза у него были широко раскрыты, когда он лежал в «Норран». Теперь он плыл подо льдом, медленно и задумчиво, с широко раскрытыми глазами, подумал я. Совсем медленно.

Интересно, что он видел.

Может, Сын Человеческий смилостивится над ним. Он же друг детей, пусть на меня у него времени и не хватало. Оставалось только надеяться, что он смилостивится и над Ээвой-Лисой, и надо мной, хотя мы и живые.

А потом я пошел обратно.

Свен Хедман увидел меня из окна кухни и, выйдя на крыльцо, спросил, в чем дело.

Я не ответил, а направился прямиком в дровяной сарай.

Ээва-Лиса по-прежнему сидела, прислонившись к деревянной колоде, так, как я ее оставил. Глаза ее были широко раскрыты, но смотрела она не на меня. Я подошел к ней и прикоснулся к ее щеке. Лицо покрыто испариной, но холодное, как лед.

— Ээва-Лиса, — сказал я. — Я здесь. Миленькая, пожалуйста, Свен Хедман с крыльца зовет меня. Он сейчас придет, уже утро, Ээва-Лиса.

Она лишь смотрела прямо перед собой.

Все так много болтают о чудесах, но почти никто в них не верит. Считается, что просто так оно говорится. Но это не просто так говорится, это так и есть. И когда думаешь, что хуже не бывает, оказывается, что ничего непоправимого по-настоящему нет.

А поскольку это так, чудеса существуют. Это надо понимать, хотя мне потребовалось немало времени, чтобы это уразуметь. Собственно, вся жизнь.

Я прижал ладонь к ее щеке, а потом убрал. И тогда Ээва-Лиса сказала: Не убирай руку.

И я опять прижал ладонь к ее щеке.

Она заговорила: Я знаю, ты сделал, как я тебя просила, спасибо большое тебе за это. Но теперь мне нужно кое-что тебе сказать. — Откуда ты знаешь, что я сделал, как ты просила? — робко прошептал я.

Знаю, ответила она. Знаю, что тебе страшно, но больше бояться не надо, потому что я уже не боюсь. С этим покончено. Но сейчас ты должен довериться мне. Поверить во все, что я скажу, иначе и тебе и мне будет худо. — Во что мне надо поверить, что ты мне скажешь, Ээва-Лиса? — спросил я. Я на время уйду, сказала она, но это не страшно, потому что я к тебе вернусь, я ворочусь назад. — Что ты такое говоришь? — сказал я. Я не покину тебя, ответила она. Я должна ненадолго умереть, но это будет не так, как они все думают, потому что я вернусь. — Ты меня покинешь, выдавил я. Нет, сказала она. И я ворочусь не на небе, а здесь, на земле. Не убирай руку.