Николай Наседкин - Рано иль поздно [сборник]

Лохов знал от Ани, что её сестра ещё с отрочества попрекала родителей: зачем, дескать, они дали своим двум дочерям имена совсем наоборот. Эх, если бы она, Татьяна, была Анной Ильиничной — уж она бы это обыгрывала на полную катушку. Татьяна пыталась хотя бы отыскать себе мужа по фамилии Ульянов, дабы стать-писаться Елизаровой-Ульяновой. И ей даже чуть было это не удалось: как раз Аня и познакомила младшую сестру с молодым художником — Игорем Ульяновым. Однако ж бедный Игорёк в чём-то уж совсем не удовлетворил Татьяну, не сложилась у них любовь-женитьба, и Татьяне так и не суждено было стать полной однофамилицей сестры великого вождя пролетарской революции. Что совсем не добавляло мягкости её характеру — отнюдь. Вообще Иван просто поражался разнице натур двух сестёр: Татьяна была его ровесницей, на пять лет моложе Анны, но по умению жить годилась ей в наставницы и говорила с ней командным тоном. Право, матушка сестёр явно согрешила на стороне, зачав Анну, настолько та пошла не в их — не в светлоглазую елизаровскую — породу.

Итак, к тому моменту, когда Лохов стал родственником Татьяны, её уже перестал удовлетворять иностранец Ян — они подали заявление на развод. Словацкий Ян-Иван готовился к уезду на родину, а в их квартиру между тем уже наведывался и даже оставался ночевать новый претендент на руку Татьяны — некий Борис. Фамилию он имел какую-то не запоминающуюся, во всяком случае — не Годунов, не Ельцин и не Березовский. Впрочем, фамилия его никого в округе и не интересовала: во-первых, он, как выражаются-говорят в народе, вышел замуж — то есть пришёл жить в дом жены; а во-вторых, Татьяна, разумеется, и на этот раз свою ещё знаменательно-историческую в те времена фамилию менять-обменивать не собиралась, так что и Бориса этого, вечно насупленного и молчаливого, все стали называть-считать Елизаровым.

Время шло-катилось. Лохов писал-сочинял стихи, мечтал о новом сборнике и учил детей. Аня писала-рисовала элегические пейзажи и натюрморты, мечтала о персональной выставке и варила щи. Их родственники Елизаровы между тем создали-родили вместо новой Ивашки какой-то торговый кооператив, обкатывали машину-иномарку, обустраивали дачу, заложили в пригороде особняк двухэтажный... И вот когда после кровавой осени 93-го Россия окончательно размежевалась-поделилась на бедных и богатых, вдруг и выяснилось, что Елизаровы — преуспевающие буржуины, а Лоховы — самая что ни на есть распозорная голь-нищета.

Оно бы ничего: бедность, как говорится, не порок. Однако ж порой и вшивой гнилой интеллигенции кушать хотца. Зарплату издевательскую в школе напрочь зажимать-задерживать стали, пейзажи-натюрморты почти вовсе перестали покупать... Один раз Анна у сестры перехватила деньжонок, другой раз в долг попросила, третий раз подзаняла...

Пошла к Елизаровым — а куда ж денешься? — и опять, и снова...

Ну и, разумеется, рано или поздно, а ультимативно-деловой семейно-родственный разговор должен был состояться. И он состоялся. Впрочем, говорила-выступала на этом семейном совете одна Татьяна Ильинична — Боря по традиции молча угрюмо сопел в две дырочки, Иван с Аней подавленно, без возражений, внимали по сути не советам, а приказам: всё, хватит бездельничать — пора бабки заколачивать, отдавать долги и начинать самим жить по-людски. Это ж надо, даже видак до сих пор купить не могут, не говоря уж о тачке или дачном домике. Они, Елизаровы, открывают новую торговую точку с круглосуточным режимом работы и им как раз нужны-требуются два продавца. Возражения есть? Возражений нет!..

Так Иван с Аней стали торгашами.

Ух, и корчило поначалу Лохова.

Ну, ладно бы ещё — книгами торговать. А то — пиво, водка, сигареты, жвачка... Но постепенно, со временем Иван чуть уравновесился-смирился. Магазинчик-павильон с претенциозным названием «Елизаровский» стоял на бойком месте, на перекрёстке Мичуринской и Карла Маркса, неподалёку от центра. Рядом — «Детский мир», ледовый Дворец спорта, больница, микрорайон новых высоток. Народу, особенно днём, заглядывало много: скучать не приходилось, да и выручка-прибыль, а с ней и зарплатная доля скапливалась бойко — глядишь, вскоре и весь долг милым родственничкам можно будет возвернуть, выкупиться на свободу. А в ночные смены и вовсе благодать — сиди, книжки хорошие читай-почитывай или стихи вволю сочиняй.

Были-случались, конечно, и всякие неприятности — в торговом бизнесе без них разве ж обойдёшься? Подсунули раза три-четыре Лохову фальшивые купюры — прежде чем он научился их распознавать, да попытались как-то раз ограбить «Елизаровский» комок ночные гости незваные. Слава Богу, попались пацаны неопытные: Иван лишь только им пистолет показал, не предупредив, как учила Татьяна, что он газовый, — как те и дали стрекача... Одним словом, пустяки всё, мелочи жизни.

Вот и та катастрофа, круто изменившая жизнь-судьбу Лохова в 1996-м, опять в году Крысы, началась тихо, подкралась незаметно, произошла буквально средь бела дня и на глазах у многочисленных свидетелей...

Прилюдно!

Он так и сказал, словно подсмеиваясь над Иосифом Давидовичем:

— Я имею до вас интерес, чтобы вы стали моим компаньоном...

Старый еврей машинально стянул с головы парик и вытер платком мокрую лысину.

— Коль раз вы меня спрашиваете, то я бы хотел услышать подробностей.

Иосиф Давидович приладил на место парик, постарался взять себя в руки, построжеть, дабы в случае нелепого розыгрыша сохранить полное достоинство. Впрочем, чутьё всё сильнее и определённее сигнализировало Иосифу Давидовичу — дело явно пахнет деньгами. Это только нищета позорная, не умеющая жить, лохи всякие уверены-считают, будто денежки не пахнут. О-го-го, ещё как сильно пахнут! Как вкусно, как сладко пахнут — слаще желанной женщины! Особенно — когда их много и они твои...

Парень тоже построжел, отставил напёрсток с коньяком в сторону, перестал прикладывать руку к груди, заговорил делово:

— Значит так: в особые подробности, извините, я входить не буду — это пока лишнее. Да и — вы же человек деловой, понимаете — не все подробности можно рассказать. Как говорится — коммерческая тайна. Суть же вот в чём: я, извините, изобрёл способ, как делать фальшивые деньги на таком уровне, что их практически нельзя отличить от настоящих. Впрочем, извините, мне не очень нравится слово «фальшивые», поэтому я предпочитаю говорить — «мои» или «свои». Итак, — вы следите за моей мыслью, дорогой Иосиф Давидович? — я научился делать свои деньги не хуже государственных. А теперь вот пришёл к вам с предложением: сделать-превратить мои деньги в наши . В наши с вами!..

Гость замолк, словно выложил-сказал абсолютно всё и ни капельки не сомневается: Иосиф Давидович полностью всё и вся понял, во всём разобрался, — выжидательно смотрел на хозяина «Золотой рыбки». В ярком свете хрустальной развесистой люстры с огромной мрачного колорита картины на стене сурово смотрел на него и пророк Моисей, вытянув указующий перст — то ли благословляя Иосифа Давидовича, то ли строго вопрошая: а ты чтишь ветхозаветные заповеди? Иосиф Давидович тяжко вздохнул и сделал как бы шажок навстречу.