Иван Ильин - Россия. Путь к возрождению (сборник)

Ясно, что и философия права невозможна без предметного правового опыта.

Итак, в общем и целом, так же как и во всех своих ответвлениях, философия есть наука, вырастающая из духовного опыта. И первая задача её состоит в том, чтобы растить и крепить свой опытный акт. Однажды Сократ поставил Древнему миру вопрос: изучима ли и определима ли добродетель? Этот вопрос сохраняет и ныне всё своё значение, и притом для всей философии. И ответ, который он имел в виду и который он пытался вложить своим слушателям в сердце, имел такое же значение, как и самый вопрос: человек сможет лишь постольку исследовать сущность добродетели, поскольку он сам будет ею жить и её осуществлять. В этом смысле можно было бы сказать: человек, утверждающийся в духе, является для себя мерою всех духовных «вещей». Иными словами, философ, желающий успешно исследовать свой предмет, должен реально-опытно переживать его и тем самым осуществлять его. Иначе он не может и не смеет: он должен превратить свою душу и свою жизнь в орган своего предметного опыта. Только ставши сам орудием духа, он сможет испытать и познать сущность духа. А это означает, что профессиональный философ обязуется постоянно и неутомимо работать над очищением своей души (катарсис).

Он должен вести всежизненную борьбу за достижение своего предмета, или, иными словами, он должен воспитать себя к тому, чтобы предмет стал ему доступен.

Так, он должен очищать и укреплять свою очевидность, проверять и удостоверять её; он должен усвоить аскез силы суждения; он должен изощрить своё созерцание и придать ему точность; он должен овладеть своими страстями; придать своему восприятию гибкость, приспособимость и многообразие; он должен стремиться к законченности и добиваться окончательного.

Далее, он должен укреплять свой совестный акт и удостоверяться в его верности и силе, доверять ему, очищать свою душу ради него и предаваться ему. Он должен действовать в жизни по совести и из совести, в его лучах воспитать в себе духовный характер.

Он должен воспитывать и очищать своё эстетическое созерцание и свой художественный вкус. В каждом произведении искусства он должен научиться искать и находить его сокровенно-явленный смысл. Он должен приучать себя блюсти аскез своего эстетического суждения и до тех пор упражняться в художественном отождествлении с лучшими произведениями искусства, пока искусство не станет для него «языком богов», или, лучше сказать, Божиим иероглифом.

В религии он должен научиться созерцанию и молитве. Молитва даст ему духовное укоренение, а оно научит его отвергать и опровергать все аналитические, скептические, нигилистические и издевательские аргументы безбожия. Он должен пережить в своём сердце действие Божьего огня и приобрести на всю жизнь некий раскалённый угль веры. Этот угль раскроет перед ним живую сущность религии и подарит ему живой орган для понимания всех религий мира.

Наконец, он должен растить, крепить, очищать и углублять своё правосознание. Он должен поставить его в луч Божий и отыскать его последние, благороднейшие и чистые источники; а религиозность заставит его подчинить всё это воле к совершенству. Он должен ввести своё правосознание в непосредственную жизнь, действовать из него, громко исповедовать его природу, вести за него борьбу и научиться толковать его интуиции и осуществлять его требования. Он должен отдать себя в его распоряжение и стать его верным орудием.

Таков настоящий путь (или «метод») философа. На этом пути обновится и расцветёт будущая русская философия, и тогда она перестанет праздно умствовать и предаваться соблазнительным конструкциям. Основное правило этого пути гласит таю сначала – быть, потом – действовать и лишь затем из осуществлённого бытия и из ответственного, а может быть, и опасного, и даже мучительного, делания – философствовать.

Современный человек не верит ни во что и сомневается во всём – сомнением безразличным и бесплодным; и потому всё, чего коснётся его сомнение, теряет для него свою ценность. Так, он сомневается и в свободе; и вследствие этого он предаёт её и лишается её.

Но мы не сомневаемся в свободе и знаем достоверно и точно, почему она нам необходима: без неё нет путей к достойной жизни, к духу и к Богу.

Пока человек пользуется свободой, он мало думает о ней. Он дышит, живёт и наслаждается ею; он непосредственно плывёт в её лёгком потоке. Свобода подобна воздуху: человек дышит воздухом, не думая о нём. Воздух как будто бы сам вдыхается и сам покидает нас, всё время вливаясь и изливаясь. Мы вспоминаем о нём обычно лишь тогда, когда его не хватает, когда он становится тяжёл или смраден, когда человек начинает задыхаться. Тогда мы вспоминаем, иногда с мгновенно охватывающим нас ужасом, что без воздуха нельзя жить, что мы забыли о нём и не дорожили им, что он безусловно необходим, что начинается гибель…

Так обстоит и со свободой. Человек не может жить без неё; она, безусловно, необходима ему подобно воздуху… Почему?

Потому что человек может любить только свободно. Ибо настоящая любовь – искренна и цельна, невынужденна и нелицемерна; она свободно возникает и свободно дышит… или же она не возникает совсем, и заменить её тогда нечем… Кто любил, тот знает это по собственному опыту. И потому можно с уверенностью сказать, что человек, презирающий чужую свободу и подавляющий её, не знает, что такое любовь: у него чёрствое и мёртвое сердце.

Только свободно можно веровать и молиться. Ибо настоящая, живая вера всегда захватывает самую последнюю глубину души, куда не проникают никакие чужие повеления и запреты, где человек самостоятельно созерцает, видит, любит и верует: где он свободен. Если же этого нет, то вера его неискренна и называть её верою совсем не следует. Молитва верующего подобна глубокому вздоху, или пению сердца, или священному пламени: она вздыхает, поёт и горит сама, и предписать её невозможно… Поэтому надо признать, что человек, подавляющий свободу веры и молитвы, – кто бы он ни был сам: безбожник или «религиозный» фанатик, – не ведает сам ни молитвы, ни веры; в нём «нет Бога», и ждать от него добра – дело безнадёжное.

Подобно этому – мыслить и исследовать человек может только свободно, потому что настоящее мышление самостоятельно и всякое подлинно научное исследование самодеятельно; оно не терпит навязанного авторитета и не может двигаться по предписанию и запрету. Навязанный образ мысли убивает мышление, так что от него остаётся только словесная видимость. «Слепое исследование» есть живое противоречие, научная невозможность. Именно поэтому человек мысли признаёт за другими право на глупость и на заблуждение, ибо он бережёт свободу как необходимое и драгоценное жилище, в котором потом однажды поселится умная истина. Напротив, кто насаждает рабски-подражательный трафарет, тот не понимает природу мысли; он далёк и от истины и от ума.