Павел Селуков - Добыть Тарковского

— Всё пучком?

— Пучком, Кент.

Кент крутанул колесико магнитолы. Запел Наговицын. Машина выехала с Пролетарки и свернула на Красноборскую, потом на Якутскую, а с Якутской повернула на обкомовскую дорогу. Проехав обкомку чуть ли не до конца, Кент направил машину в лес и заглушил двигатель. По лесу подельники шли молча. У бетонного забора они надели маски. Перчатки с самого начала были на них. Кент вытащил ПМ и протянул его Вадиму. Вадим убрал пистолет в карман. На делюгу он надел старое серое пальто с глубокими карманами. Кент подпрыгнул, подтянулся и исчез на той стороне забора. Вадим последовал за ним. Пробежав по рыхлому снегу, подельники замерли возле цокольного окна. Кент вытащил стеклорез, вырезал дырку и открыл створку. В подвале находилось что-то вроде прачечной и спортзала. У стены стояла стиральная машинка и гладильная доска. По центру — кеттлеровский стол для пинг-понга. Кент ткнул пальцем в потолок и достал пистолет. Грабители пошли наверх. Первый этаж — чисто. Второй этаж — чисто.

На третьем этаже они нашли Ярослава. Мальчик спал в своей кровати. Кент решил сломать его сразу, пользуясь растерянностью внезапно разбуженного человека. Подлетев к мальчишке, Кент дал ему пощечину, схватил за горло, встряхнул и приставил дуло ко лбу.

— Комбинацию от сейфа! Быстро! А то завалю нахуй!

Эффект оказался противоположным. Вместо того чтобы назвать комбинацию, Ярослав заикал и ударился в слезы. Он явно переживал шок. Тогда Кент выволок его из кровати и притащил к сейфу. Сейф находился в кабинете коммерса. Стены кабинета были завешены семейными фотографиями. Бросив мальчишку в кресло, Кент достал скотч и велел напарнику привязать «выблядка». Вадим привязал. Кент достал нож и подошел к мальчишке.

— Комбинацию, пацан. Или я ухо тебе отрежу и съесть заставлю.

Ярослава трясло, как в лихорадке. Он сидел зажмурившись. Мальчишка был явно не в себе. Вадим тронул Кента за плечо.

— Надо уходить. Ребенок невменяемый. Он нам ничего не скажет.

— Скажет. Щас ухо отрежу, и сразу скажет. Не ссы, братуха.

Братуха не ссал. Братуха сделал два шага вбок и выстрелил Кенту в висок. Вложил свой пистолет ему в руку, а его пистолет убрал в карман. Потом подошел к стене, взял одну фотографию, засунул ее за пазуху и быстрым шагом покинул коттедж. По дороге домой он избавился от маски и пистолета — маску зарыл в снег, а пистолет зашвырнул в лес.

Через два дня Вадим вернулся к работе дворника. Назад его приняли с радостью и без лишних вопросов. О делюге знали только он и Кент. На телефон Кенту он звонил с незарегистрированной симки. Ментов опасаться стоило, но вряд ли они будут усердствовать из-за гибели такого человека. Еще и на самоубийство могут списать. Главное, бубнить свое: сидел дома, знать ничего не знаю, работаю дворником. Менты к нему так и не пришли. Зато когда он убирал урны, к нему подошла Таня. Она хотела что-то сказать, но опять промолчала. А Вадим посмотрел на нее и улыбнулся. Он хотел сказать: «Не благодари и прости, что фотографию уволок, ты на ней отлично получилась». Но, конечно, тоже ничего не сказал. Так они и разошлись — он ушел снег чистить, потому что намело белым-бело, а она уехала в город на своей «Ауди».

У Володи и Ани умер сын. Сыну было два месяца. Он родился неспособным к жизни. Такое случается с первыми детьми. Врачи проморгали аномалию на УЗИ. Такое тоже бывает. Однако смерть сына имела и другие чудовищные обстоятельства. Обстоятельство первое. За год до рождения ребенка алкоголик Володя стоически бросил пить. Как вы понимаете, эмоциональные потрясения трезвости не способствуют. Обстоятельство второе. Володя пил, потому что не видел в жизни смысла, а с беременностью Ани он этот смысл обрел. Двадцатитрехлетним мужчинам свойственно страдать по смыслу. Свойственно им и находить его в тех местах, где, по здравому рассуждению, его и искать не стоит. Обстоятельство третье. Прежде, чем умереть, сын пережил восемь операций в течение двух месяцев. Володя и Аня прожили эти месяцы в больнице. Состояние, в которое они при этом впали, плохо поддается литературному описанию. Иногда Володе пафосно казалось, что ад сошел на землю и пожрал его потроха.

Обстоятельство четвертое. В день смерти сына Володя шел на самое главное собеседование в жизни, чтобы устроиться начальником охраны в стриптиз-клуб «Зажигалка». До этого он работал на низкооплачиваемых работах, а тут ему посулили пятидесятитысячный оклад. Когда Володя выбрался из автобуса на остановке Снайперов, ему позвонили из больницы и сказали, что у сына началась агония. Володя тут же поехал в больницу. На собеседование он так и не попал. Обстоятельство пятое. В больнице Володю допустили к сыну. Молодой отец десять долгих минут наблюдал смерть своего ребенка, слегка дрыгающегося в саркофаге из оргстекла. Обстоятельство шестое. Когда Володя приехал в морг, чтобы забрать сына для похорон, старуха попросила его одеть мертвого ребенка и самостоятельно отнести длинным коридором в гроб, потому что ей тяжело. Гроб был сиреневым и плыл перед Володиными глазами, как лодочка.

На поминках стоицизм Володи иссяк. Он упал сразу в две ямы. Первая яма — синяя — была видна невооруженным взглядом. Володя запил, и запил по-черному. Он снова и снова переживал шесть этих чудовищных обстоятельств, дополнительно оплакивая исчезновение жизненного смысла. Все девять месяцев Аниной беременности он планировал будущее сына, а теперь смеялся над этими планами, как смеется умалишенный, летящий в пропасть. Второй ямой, которую так сразу и не разглядишь, была жалость. Володя зарастал ей медленно, как скорлупой. Вначале он жалел себя тихо. Потом его жалость вырвалась наружу. Через год скорлупа стала монолитной. Она отделила Володю от внешнего мира, погрузив в блаженное состояние опиомана. Он укуривался собственной трагедией, выдыхая в лица окружающим горькую жалость.

Вскоре через эту жалость Володя ощутил себя особенным. Ему казалось, что раз он пережил такое , он вправе наставлять людей по любому поводу, а они обязаны его слушать. Володя как бы шел по земле в черном плаще Трагедии, напоминавшем княжеское корзно. Внутри себя он полагал, что все его поступки, даже самые плохие, с лихвой оплачены смертью сына, а значит — ему позволено все. Первой эти перемены ощутила Аня. По мнению Володи, она недостаточно оплакивала сына, недостаточно понимала его горе, недостаточно страдала. На самом деле страдание Ани было не менее глубоким, просто оно было по-настоящему безутешным, то есть не требовало слушателей. Аня любила Володю, а Володя любил горе и жалость. Их брак трещал, но швы пока были крепки.

Вторыми, кто почувствовал на себе новый характер Володи, стали его друзья. Например, он мог прийти на день рождения однокашника Олега и уже после второй стопки завладеть общим вниманием, чтобы слезно и красочно рассказать присутствующим об умирании сына. Шесть чудовищных обстоятельств обязательными присутствовали в рассказе. Естественно, слушателям было больно и неловко. Некоторые девушки плакали. Парни отводили глаза и хмурились. Володя швырял свое безумное горе в их неподготовленные лица и жадно ловил скорбную реакцию, будто какой-то монстр внутри него питался ею. Со временем Володя впал в такое состояние, что уже не мог говорить ни о чем, кроме как о своем горе. Однажды однокурсник Никита сказал: «Какая отличная сегодня погода!» — а Володя посмотрел на небо и ответил: «Да. Жаль, что мой сын не дожил. Как ты думаешь, он сейчас на небесах?» Никита смешался и уставился в землю.