Павел Селуков - Добыть Тарковского

— Тебя затрясло.

— Чего?

— Я почувствовала, как тебя затрясло. С неопытными бывает. Давай здесь пройдем, а потом на камеру.

Катя действительно была красива. С пшеничными густыми волосами, зачесанными назад наподобие гривы, с поставленным голосом, с тем магнетизмом, без которого актерская карьера немыслима. Игривая и раскованная, она подзуживала всякого мужчину к словесному танцу и легкости. Она снимала груз. В ее компании многие важные вещи вдруг начинали казаться глупыми.

— Я начну. Ты готов?

— Не готов, но давай.

— Олег, почему всё так?

— Я не знаю. Никто не знает, но мы справимся.

— Ты все время это твердишь. Я устала от слов. Я хочу...

— Да?

— Господи, да поцелуй меня уже!

Андрей наклонился и поцеловал Катю в губы. Так срывают пластырь или тыкаются губами в уксус, чтобы проверить его крепость. Катя отстранилась.

— Мы любовники, Андрей.

— Чего?

— Любовники. Ты сценарий читал?

— Читал.

— Мы — любовники.

— Любовники.

— А ты целуешь меня, как мать.

— Я знаю. Я боюсь...

— Чего?

— Захотеть тебя по-настоящему.

— Поэтому ты убежал? Потому что меня захотел?

— Да.

Катя улыбнулась.

— Успокойся. Я тоже тебя хочу. Давай просто сделаем это и будем работать дальше.

— В смысле — переспим?

— Конечно. Почему нет?

— Ты не понимаешь. Я женат.

— Что за вздор! Это всего лишь секс. Давай с последнего места.

— Давай.

— Ты все время это твердишь. Я устала от слов. Я хочу...

— Да?

— Господи, да поцелуй меня уже!

Андрей снова хотел мазнуть Катю губами, но она проявила настойчивость. Обхватила Андрея руками. Прижалась. Погладила затылок и шею. Задышала часто-часто.

Андрей закрыл глаза и наконец-то увидел Софочку. Оторвал от себя Катю. Вылетел из фургончика.

Сцены с поцелуями получались с десятого дубля, да и то не бог весть как. Режиссер матерился, словно опытный уголовник. Катя наглухо замолчала. Между ней и Андреем воцарились профессиональные отношения. Не сказать, что в них была нотка холодности, скорее, камский лед января. Однако Андрей терзался. Катя, она... Ему как бы хотелось и не хотелось завершить начатое. Вряд ли это можно назвать гештальтом, но возбуждение и вина, идущие рука об руку, — слишком сильные и противоречивые чувства, чтобы ни во что не вылиться. Брага, помните? Не сразу, но выбродит, не сегодня, так завтра. Когда съемки закончились, Андрей поехал в Пермь скорым поездом «Кама». Он не любил летать, а на верхней полке ему отлично думалось. В этот раз, правда, дум не случилось. Соседями Андрея были трое вахтовиков с водкой.

Утомленный съемками и душевными перипетиями, Андрей напился до беспамятства. Не сразу, не с утра, а ночью, когда даже дурацкие идеи кажутся блестящими. Поезд миновал Балезино. Андрей проснулся. Сперва он не понял, почему ему так тесно, а потом почувствовал гладкую кожу, развернулся как ужаленный и увидел проводницу. Она лежала под тонкой простыней, разметав короткие ноги, и смотрела на него искусанной грудью. Андрей сунул руку себе между ног и нашел влагу. Застонал. Сел. Судорожно натянул трусы. Он предал жену и... Катю? Лучше бы он предал жену с Катей. Но почему сразу предал? А как? Он ведь... Это ведь... Андрей быстро оделся и ушел в туалет. Подмылся. Ополоснул лицо. Когда он вернулся в купе, проводница уже ушла. Вахтовики храпели. За окном мелькали почти пермские пейзажи. Надо было что-то решать. Рассказать про проводницу? Рассказать про Катю? А что было с Катей? Физически — ничего. Не физически — очень много. А что было с проводницей? Физически — всё, не физически — вакуум.

Промучившись три часа и так и не определившись, Андрей приехал в Пермь. На вокзале его встретила Софочка. Она бросилась ему на шею и...

— От тебя женщиной пахнет. И сексом.

— Каким сексом? Ехала в купе женщина какая-то, ну и что?

— Андрей, ты мне врешь.

Видимо, Андрей устал. Ложь требует известной силы, а силы этой в нем не оказалось. Да и о Кате он думал непрестанно. Сказать уже, что любит другую, да и всё. Неизвестно, что подлее — бросить или вот так, за спиной. Или он не любит Катю? Или...

— Я напился и переспал с проводницей. А на съемках влюбился в партнершу, но это уже прошло. Прости, София, если сможешь. Я не хотел, чтобы так...

Софочка захохотала. А потом заплакала. А потом резко утерла слезы и сказала:

— Я так и знала, что бросишь. Я беременна, кстати.

Когда мне жена сказала, что она беременна, у меня скребок из рук выпал, потому что я снег в этот момент чистил. У Андрея в руках ничего не было, только поэтому он ничего не уронил. Молчал просто. Такое состояние — еще на полу, но уже не на земле. Тут поезд какой-то пришел. Люди набежали. Толкотня. Андрей Софу обнял и повел к такси. И она пошла. Послушно так, как маленькая. Она хоть и говорила так, и хохотала, но надеялась. И Андрей надеялся, что все вернется, как раньше. Софочка не знала, что Андрей к Кате уйдет. И он не знал. Через два года. Это хорошо. Без долга и вины. Или нехорошо. Если честно, я в таких делах вообще ни черта не понимаю.

У меня есть подруга Женя. Не любовь, ничего. Двадцать четыре года дружим. Три раза пытались друг друга убить. 2:1 в ее пользу. Она меня ремнем душила, когда я только думал ее зарезать. С меня конфетка. Мы с ней сошлись на почве темперамента. Оба дикари. Можем белыми кирпичами кидаться, можем пить страшно, можем колоться как перепуганные, можем наврать про беременность и вазэктомию соответственно, можем год не звонить, а потом позвонить и сказать: «Я в ребцентре Стерлитамака, забери меня нахрен отсюда» или «Я в Геленджике без копейки денег, приезжай». Короче, Женя такая же, как я, только девочка. И красивая. С девочками такое бывает. Мы два года не виделись, потому что она села в зону посидеть. Для общего ознакомления и улучшения характера, видимо. Села и села, не будем драматизировать, чай, не Колыма.

За эти два года я понаписал всякой херни, которая кому-то даже понравилась. Женя следила за моими успехами из колонии. Не лайкала, не комментила, а просто писала в личку, какое я фальшивое говно. Она чуткая, знает, как ободрить. Точнее, знает, что злость — мое самое работоспособное состояние. Я поэтому, кстати, и пишу в Фейсбук. Не суть. На днях Женя освободилась. Я знал, что она освободилась. Она знала, что я знал, что она освободилась. Все всё знали, но никто никому не звонил. Борьба самолюбий. А не пойти ли нам обоим на хер и все такое.

А вчера я пошел ноги перед сном размять. И она пошла. Она пошла к моему подъезду, а я к ее. Совершенно случайно получилось. С точки зрения географии, мне было сложно пойти иначе, если я решил пойти направо. А ей было сложно пойти иначе, если она собралась идти налево. Не на иносказательное лево, а на обычное лево, направленческое. А я в одних штанах. У меня они в принципе одни, а не потому, что я борюсь с буржуазностью. Нет, я, конечно, борюсь с буржуазностью, есть у меня такая склонность, но вот как именно борюсь, я пока не понимаю. Встретились возле банка. Чтоб вы знали, все драматические события происходят на Пролетарке в трех местах: возле банка, возле будки с водой и возле магазина «Агат».