Павел Селуков - Добыть Тарковского

Меня к Серёге в экипаж поставили. Нормальный мужик. Двое детей. Бухнуть не дурак. Во Владике служил. Тигр с якорем на плече наколоты. Мы с ним легко сошлись на почве футбола. В футболе ведь как? Половина человечества любит Роналду, вторая половина — Месси. Мы с Серёгой любили Месси. Когда двое мужчин любят третьего — это сближает. Особенно когда этот третий недосягаем, как звезда Алголь. Он баранку крутит, точки все знает, а я товар таскаю и бумажки на подпись сую. Тяжело, конечно, но не так тяжело, как грузчиком, потому что пока от одной точки к другой едешь — отдыхаешь. Курить можно в форточку. И музыку слушать. Я сентябрь легко отработал. И половину октября тоже. А потом снежок лег и ветра колючие задули. Едем мы как-то с Серёгой, и вдруг он спрашивает:

— Ты как до базы добираешься?

— На восьмом до Кировского, а там пешком.

— Через Стройгородок?

— Да.

— Понятно. Собак видел?

— Каких собак?

— Бродячих. Пока тепло, их не видно. Они с холодами приходят. Большая свора.

— И чё?

— Ничё. В том году одного порвали. Мужики все на машинах приезжают. Они давно работают, у них договорено. Ты один, получается, пешком ходишь. Надо тебе с кем-нибудь договориться, чтобы тебя у завода забирали и до базы подкидывали. Я бы сам мог, но я выхожу не каждый день. Вернемся на базу — перетри с мужиками. Свора — дело серьезное. Их там штук сорок.

— Ладно. Спрошу. У меня шокер есть. Можно с ним ездить.

— Рискуешь, пацан. Вот если б у тебя был пистолет...

— Серёга, не нагнетай. Это всего лишь собаки.

— Нет, Вано, это свора. Они друг друга подзуживают и летят. Поговори с мужиками.

— Да поговорю, поговорю. Ты видел, как Месси «Реал» в Лиге чемпионов накрутил?

— А то! Инопланетянин. Я охренел. Это как чудо, только футбол.

— Ваще. Песня, а не человек.

Я специально про Месси заговорил, чтобы Серёга отстал со своими собаками. Не боюсь я их. А на занавеску белую уже два месяца каждое утро смотрю. Ну, кроме выходных. Стою, курю и смотрю. За эти два месяца из дома так никто и не вышел. Я сам думаю зайти. Неделю уже думаю. Вот зайду, постучусь, мне откроют, а я скажу... Фиг его знает, что я скажу. У вас очень красивая занавеска? Меня зовут Вано, давайте знакомиться? Я сто рублей нашел у вашего дома, не вы ли обронили? Чешуя какая-то. Нет причин для визита. Письмо, может, написать?

Не знаю, чё меня эта занавеска перепахала. Голум и кольцо намба ту. Вы бы видели этот Стройгородок и эту занавеску. Тоже бы, наверное... А может, и нет. Интересно, где они воду будут брать, когда колодец перемерзнет? Скважина зимняя есть? На Каме? У знакомых с водопроводом двадцатилитровки набирать? Засада.

Короче, не стал я с мужиками перетирать. Положил утром шокер в карман и поехал на смену. Вот ведь, думаю, смехота. Путь на работу и с работы стал для меня важнее самой работы, но не в практическом смысле, а как бы... хрен пойми в каком.

Была среда. Я вылез из пустой восьмерки и пошел к Стройгородку. Шокер у меня мощный — 10 Вт. Но я о нем не думал. И о своре не думал. Я думал о занавеске и почему-то о прошлом. Чудную штуку стал за собой замечать. Будто у меня силенок не осталось. Могу целый день в потолок просмотреть. Атрофия какая-то. Всё неинтересно: книги, фильмы, бабы, водка. Может, потому, что горячего в свое время хапнул. Может, витамина D не хватает. А может, к психотерапевту пора.

Только психотерапевты не для грузчиков-экспедиторов придуманы. Для грузчиков-экспедиторов придуманы самоубийства от цирроза печени. Инфаркты. Инсульты. Финские ножи. Никогда не понимал, почему в Петербурге залив называется Финским, а вокзал — Финляндским. Такая вот галиматья в голове крутилась, пока шел, представляете? Пришел. К занавеске. Висит. Закурил. Традиция уже. Два красных «LM» — и вперед. Вторую уже курил, когда дверь скрипнула. Баба вышла с ведром. Пригляделся. Щекастая. То ли по природе, то ли от водки. Мимо прошла. Руки-крюки. Не могла такая занавеску вышить. Девушка ее вышила. Красивая. С тонкими длинными пальцами. Белоснежными. Нет, я понимаю, что такой здесь взяться неоткуда. Но лучше о ней мечтать, чем пустоту в башке окучивать. Вздохнул. Двинул на овощебазу. Обогнал бабу с ведром по дороге.

Полпути прошел, когда лай услышал. Веселый такой, злой. Там поворот, они из-за поворота и вылетели. Не сорок штук, конечно, но штук двадцать точно. А у меня обед с собой. Ну, кулек черный. Поставил на обочину. Бежать бесполезно. На двух ногах от четырех не убежишь. Достал шокер. Нажал кнопку. Пашет. Кровь заиграла. Финал не финал, а хорошо. Почему-то «Форреста Гампа» захотел пересмотреть. Не хотел, а щас захотел. Впереди вожак бежал. Крепкий, лобастый, рыжей масти. Двортерьер. Еще раз шокером вжикнул. Думал — испугаются. Какой там! Припустили. Встал в стойку. Руку левую вперед выставил. Положил палец на кнопку. Тридцать метров. Двадцать. Десять. Пять. Изготовился, аж живот скрутило. Сейчас! Не сейчас. Мимо пробежали. Я офигел. Вообще их маневра не понял. Оборачиваюсь, а там баба с ведром стоит. Свора к ней подбежала, и давай вокруг прыгать. А баба из ведра жратву достает и собакам швыряет. За ухом чешет. А псы ластятся, играют. Один на спину лег, брюхо подставляет.

У меня от напряжения веко левое задергалось. Сунул шокер в карман. Подошел.

— Здравствуйте. А я уж думал, сожрут меня.

— Привет. В том годе подрали парня, щас вот кормлю. Я в столовке поварихой, отходов дополна, не жалко.

— Понятно. Я видел, вы из дома выходили...

— Я тебя тоже видела.

— Да. Там занавеска на первом этаже. Вы не знаете, кто там живет?

— А тебе зачем?

— Низачем. Занавеска красивая.

— Там никто не живет. С августа. Мать от водки померла, а дочку в детдом отдали. Ей пятнадцать всего. Мария.

— Почему вы сказали Мария, а не Машка?

— Мария сказала?

— Мария.

— Хм... Она занавеску вышила. Мать, пока мало пила, научила, а у ей Божий дар. Знаешь чего?

— Чего?

— Я тебе ее продам за пятьсот рублей. Хочешь?

— Нет. Пусть висит. Не снимайте только.

— Не сниму. Ты собак чем стращал?

— Шокером.

— Котлету лучше бери. Надежнее.

Попрощались. Баба с ведром ушла к себе, а я на овощебазу. Свора растворилась в кустах. Всю зиму занавеска провисела в окне, а весной исчезла. Я зашел в квартиру, а там погром. Обломки, стекло битое. Может, бомжи натворили, а может, Марию удочерили, она занавеску забрала, а уже потом бомжи пришли.

Понимаешь, говорила Ангелина, проводя шпателем по стене, я родилась для праздника и больше ни для чего. Понимаю, отвечал я, склоняясь над ведром раствора, чтобы промешать его перфоратором. Мы с Ангелиной шабашили на стройке в бригаде отделочников на Куфонина — херачили под чистовую 15 этаж «панельки». Я попал сюда через баптистского пастора Игоря. Ангелина месяц назад приехала из реабилитационного центра. Она красивая, но своенравная. Мы с ней ровесники. В двадцать девять лет мантулить разнорабочими как-то стремно. Нет, сама по себе работа нормальная, просто пока руки заняты, все время думаешь — а что дальше? Ничего, понятное дело. Вроде короткое слово, а такое глубокое, что в нем запросто утонуть можно.