Павел Селуков - Добыть Тарковского

— Давай на «ты».

— Давай.

— Как тебя зовут?

— Алёна.

— Игнат.

— Прикольно.

— В смысле?

— Редкое имя.

— Ну, тогда ты тоже прикольная.

— Я знаю.

И рассмеялась приятным смехом. Для меня приятный смех — это смех глубокий и с хрипотцой, а не визгливый и экзальтированный.

Сначала мы шли высокой травой, в которой стрекотали разнообразные твари. Потом через узкую просеку и вышли на опушку. Брат оказался сильно младше сестры — лет пятнадцать. Ногу я смотреть не стал. Я мог бы посмотреть на картину Ротко и что-то внятное о ней сказать, а вот про ногу — нет. Пусть врач любуется. Едва мы подошли, Алёна сказала:

— Дима, это Игнат. У него крутой мотоцикл. Он отвезет тебя в больницу.

— Правда?

Дима слегка дичился. Я улыбнулся.

— Правда. Домчу с ветерком.

— Да я не про это. У тебя правда крутой мотоцикл?

— Нормальный. Бывают и круче. Пошли.

Ступать на левую ногу Дима не мог. Он прыгал на правой, а мы с Алёной поддерживали его с двух сторон. Если к Диме мы пришли минут за десять, то назад скакали полчаса. Усадив Диму на мотоцикл, я повернулся к Алёне. Главным образом я повернулся к ней из-за ямочек, но девушке об этом знать не следовало.

— Я отвезу Диму в больницу и вернусь за тобой. Будь здесь.

— Ты знаешь, где больница?

— Знаю. Я проезжал ее в прошлый раз.

— Это почти ФАП.

— Почти ФАПа должно хватить.

— Не приезжай за мной, я дойду.

— Глупости.

— Я замужем.

— Это проходит.

Алёна отшатнулась. Я спохватился.

— Я не в том смысле. Я хотел сказать, что мне это не важно. Ты нужна брату в больнице. Так быстрее.

— Хорошо. Я тебя дождусь.

— Я скоро.

Второго шлема у меня не было, и я отдал свой Диме. Через пятнадцать минут я втащил мальчишку в кабинет врача.

— Ногу проколол.

— Да уж понял.

— Если понял, принимай меры.

— Да уж приму.

— Я сейчас его сестру привезу.

— Это уж ты как хочешь...

Я хохотнул. Забавный врач. Алкоголик, наверное. Алёна меня дождалась. Я протянул ей шлем, но она не взяла.

— Ты чего?

— Хочу, чтобы ветер лицо облизывал.

— Ты из тех людей, которые высовывают голову в окно автомобиля?

— Ты меня сейчас собакой назвал?

— Отчасти. Ты любишь собак?

— Их кормить надо. А так люблю.

— Всех кормить надо.

— Книги не надо.

— Читаешь книги?

— Ты думаешь, если я живу в Чердыни, я идиотка?

— Нет, я думаю, ты колдунья-вогулка с самыми красивыми ямочками на свете.

Подбородок Алёны затвердел.

— Отвези меня к брату.

— Флирт — это не измена, ты понимаешь?

— Какой дурак, боже мой...

— Что?

— Ничего. Поехали.

Я отвез Алёну к брату и закурил у больницы, не слезая с мотоцикла. Вспомнил Джеймса. Поднял воротник джинсовки. Снова вспомнил Джеймса и надел очки. Не знаю. Я не хотел производить впечатление на Алёну, когда она выйдет. Однако и не производить впечатления в мои планы не входило. Алёна показалась на крыльце через двадцать минут. Вышла за ограду. Потопталась. Повернула налево. Прошла шагов пять. Развернулась и подошла ко мне.

— Чего тебе надо? Денег?

— С ума сошла! Я богат, как Крёз.

— Ну так чего тебе надо?

— Я хочу, чтоб ты развелась с мужем и уехала со мной.

Алёна опешила. По белой коже поползли пунцовые пятна.

— Что ты такое говоришь?

— Что слышала. Это химия. Ты же чувствуешь? Вот здесь.

Я взял Алёнину руку и положил себе на грудь в область сердца. Руку она не убрала.

— Давай прокатимся.

— Куда?

— Никуда. Просто прокатимся. Как Дима?

— Промыли, зашили. Сказали полежать два часа. Температуру хотят посмотреть. Потом надо будет забрать.

— Заберем. Покатаемся два часа и заберем. Едем?

Алёна неуверенно улыбнулась. Показались ямочки. Такие мелкие штришки, а как меняют картину. Придают чердынской простоватости парижскую глубину. Ну, может, с парижской я переборщил, но какую-то глубину придают совершенно точно.

Алёна решилась. Тряхнула головой и улыбнулась уже задорно, с дерзинкой. Девушкам нравится, когда они нравятся, я давно это понял. Не обязательно симпатизировать им искренне, достаточно это изобразить. Ерунда, конечно, но хотя бы не скучно.

Я убрал шлем в багажник и сел за руль. Алёна села сзади и обхватила меня руками. Когда мы ехали в больницу, она держала меня за талию, а сейчас прижалась всем телом. Сквозь хлопок джинсы я почувствовал ее грудь. Узкие ладони легли мне на живот, чтобы тут же переползти выше. Все-таки мотоцикл — самый эротичный способ передвижения. Я убрал подножку и рявкнул двигателем. Мы понеслись. Не сразу понеслись, но едва выехали на трассу — понеслись. Пару раз Алёна взвизгнула. Она даже взвизгивала приятно, не взрезывая ухо, а как бы помогая мне чувствовать себя крутым.

— Направо!

— Что?

— Направо, Игнат. Там красиво. Я покажу!

Я подчинился. Вскоре мы взобрались на крутой холм. Влево убегала проселочная дорога. Август вызвездил листья берез. То есть — зажелтил. Пейзаж казался одновременно живым и инфернальным. Словно Муза повенчала Брейгеля с Матиссом.

Я притормозил и повернулся к Алёне. Она улыбалась. Я почти видел, как касаюсь ее ямочек своим языком.

— На проселочную?

— Да.

— Что там?

— Увидишь.

— Что там?

— Ты нетерпеливый. Там старая лесопилка и огромная береза. И вид на Чердынь. Там очень вкусно пахнет.

— Чем?

— Деревом, полевыми цветами, мятой.

— Мятой?

— Мятой. Не знаю почему.

— Мне нравится. Поехали.

Я повел мотоцикл к проселочной дороге, а потом по ней, объезжая глубокие рытвины и ухабы. Алёна уже могла не прижиматься ко мне, потому что скорость упала, однако она прижималась чуть ли не сильнее прежнего. Я возбуждался.

Старая лесопилка напоминала Дрезден после бомбежки. Надеюсь, из-за угла не выйдет Курт Воннегут и не скажет какую-нибудь банальность. Смешно, но он завидовал Довлатову. Я бы никогда не стал завидовать человеку, видевшему несуществующих кошек в похмельном однокомнатном бреду. Фред Астер — совсем другое дело.

Мы оставили мотоцикл на обочине и пошли к лесопилке. Я взял Алёну за руку. Это вышло естественно. Я сначала взял, а потом уже понял, что сделал. Наши пальцы переплелись.

— Здесь действительно красиво.

— Я же говорила.

— Посмотришь на лесопилку — смерть. Посмотришь на лес — жизнь.

Слева от лесопилки высилась береза. Она была могучей, что березам, насколько я знаю, несвойственно. Из-под земли выглядывали вензеля корней. Они походили на сытых анаконд, хотя более умеренный человек сравнил бы их с питонами.

— Чувствуешь, как пахнет?

— Чувствую, Алёна. Давай куда-нибудь ляжем и будем нюхать воздух.

— Давай. На лесопилке есть место.

Местом оказалась широкая дверь, положенная на чурки. Мы легли. Сквозь кроны деревьев пробивалось солнце. Запахло мятой. Я закрыл глаза. Алёна взяла меня за руку. Я повернулся на бок и, не открывая глаз, нашел своими губами ее губы.