Павел Селуков - Халулаец

Быть среднепролетарской семьей хоть и сомнительное, но удовольствие. Вот завод. Вот автосервис. Вот кладбище. Ехать никуда не надо. Вот лесок, где шашлычок на Первомай славно сварганить. Вот бар, где большой телевизор, по которому футбол можно посмотреть. Школа вот. Вот садик. Больница рядом. Стоматология. Даже торговый центр отгрохали. Раньше за шмотками в город приходилось наезжать, а теперь прямо на районе отоваривают. Мир, закольцованный как античная философия. Жизнь без душевных травм. Натурально — не с кем себя сравнивать, кругом люди схожего достатка, мировоззрения, судьбы. Одинаковые. Все как у людей — главная мантра среднепролетарской семьи. Среднепролетарская семья не хочет лучшего или просто хорошего, она хочет не хуже, — именно не хуже! — чем у соседей. Соседи хотят того же самого. Это ли не основа для крепкого гармоничного сообщества?

А Гена полез в эмпиреи. Ушел с завода и подался в журналистику, потому что ему поблазнились в себе некоторые писательские задатки. Пока он работал на заводе, жена училась на программиста. После трудоустройства ее карьера стремительно взлетела вверх. Генины писательские задатки так и остались задатками. Финансовое неравенство между супругами вылилось в зыбкое молчание. То есть на поверхности души Гена был современным мужчиной. Он спокойно относился к тому, что в их с Ольгой семейном дуэте солирует она. Однако в глубине он был патриархален, что если и не объяснялось его врожденными качествами, то средой произрастания уж точно.

Вскоре Гена понял, что деньги — это не просто эквивалент труда, но стихия, вроде земли, воды, воздуха и огня. Ольга управляла этой стихией, Гена ее не понимал. Плюс жена все чаще уходила на корпоративы и деловые свидания. В такие вечера муж сидел на кухне, пил кофе и ревновал. Причем это была не ревность к мужчине, а ревность к образу жизни. Иными словами, это была зависть. Однако ловить себя на зависти чуть более паршиво, чем ловить себя на ревности. Зависть — чувство однозначно постыдное. Ревность имеет коннотации. В таком смысле: а чего она ходит, чего ходит, а? Вообще, Гена немножко напоминал японца, потому что к стыду относился трепетно. То есть всячески старался его в себе не признавать через непризнавание зависти.

Пропасть между супругами ширилась. Тут надо сказать, что от финансовых перемен Ольга и сама испытывала головокружение. Гена был ее первым и единственным мужчиной, а тут такие окна возможностей. Возможностей не в смысле сексуальной подоплеки (Ольга была нравственна в классическом, то есть античувственном плане), а в смысле нового быта. Ну, если допустить, что для подавляющего большинства российских жен их мужья — это и есть быт. Конечно, она не рационализировала свое желание пожить с более подходящим ее новому статусу мужчиной, однако не всякое желание надо рационализировать, чтобы оно расположилось в судьбе. Брак Гены и Ольги не то чтобы накалялся, скорее он затухал, когда способность поболтать вечером на кухне полностью зависит от интеллектуальной изобретательности. Мы привыкли, что как-то особенно трудно переживается неуспех. Но оказалось, что успех переживается еще труднее.

В августе 2017 года Ольга объявила Гене, что улетает во Францию на неделю. Там пройдет айтишная конференция, которую она не может пропустить. «Как будто ты можешь пропустить Францию!» — сказал Гена. Через три дня ему позвонил Коля и позвал его в Турцию. Гена согласился мгновенно. Он хотел взглянуть на свой брак издалека, потому что он казался ему большим делом, а большое лучше видится на расстоянии. Ольга была не против: «Поезжай, развейся. Может быть, это придаст импульс твоему писательству?» Гена поморщился. Последний год он ежедневно терял уверенность в себе, а без такой уверенности не бывает хороших текстов. Потеря уверенности распространилась на все сферы его жизни. Даже в постели, где обычно он был напорист и изобретателен, Гена изрядно поскучнел. Раньше он мог овладеть женой на кухонном столе. Довести ее до оргазма языком. Постоянно сочинял ролевые игры. Доминировал. Надо сказать, Ольга с радостью подчинялась. Однако примерно полгода назад она вдруг полюбила позу всадницы. А потом вообще села ему на лицо, чтобы он ее полизал. А еще засунула ему пальчик в попу, когда они были в ванной. Все это не то чтобы смутило Гену с физиологической точки зрения, просто он почувствовал переход инициативы, которую не мог не оплакивать. Каждый вечер он искал в себе прежнюю уверенность и не находил. Это как опереться на поручень и промахнуться. Или подумать, что ступенька есть, а ее нет. Гена ощущал себя на палубе во время шторма, причем галера была рабовладельческой. Ольга, сама того не ведая, вглядывалась в горизонт, пытаясь отыскать алую точку.

Егор, Коля, Вадим и Гена выехали из Перми в Екатеринбург пятничным утром. Они вылетали в Мармарис из аэропорта «Кольцово», потому что так было дешевле. Ребята не только учились в одном классе, но и вместе занимались боксом в клубе «Локомотив» у знаменитого тренера по прозвищу Сатана. Гена не дрался уже десять лет. Он был достаточно образован, чтобы ему претило насилие. За школьными и боксерскими воспоминаниями пролетело четыре часа дороги.

— Ну, как ты?

— Да я...

— А ты...

— Я, знаешь...

— Журналист?

— Ну, как сказать...

— А Де ла Хойя? Де ла Хойю помнишь?

— Джонни Тапия.

— Гатти против Уорда...

— Могилы все?

— Они, проклятые.

— Триллер в Маниле...

— Это была смерть.

— Четырнадцать раундов, представляешь?

— Не представляю. Я и трех уже не представляю.

— Паркинсон.

— А ты бы подписался?

— Под чем?

— Выиграть бой в Маниле и заболеть Паркинсоном.

Гена задумался и кивнул:

— Да.

— Серьезно?

— Да. Это бессмертие, понимаешь?

На подъезде к Екатеринбургу друзья заехали в кафешку и взяли бутылку коньяка. Общие воспоминания настроили их на пронзительно-душевный лад, а пронзительно-душевный лад требует возлияний. Плюс они все были как бы в самоволке, как бы снова восемнадцатилетними, только сбежавшими не от родителей, а от жен. Егора, Колю и Вадима отпустили в Мармарис со скандалом, хотя их дети были уже взрослыми (семь, восемь и девять лет соответственно). Этот мальчишник они втроем лелеяли много лет. Пацанское братство, которое было разорвано узами брака, требовало вернуть должок. Иногда дух улиц мешал им спать по ночам. Эта поездка должна была окончательно упокоить их беспокойное прошлое.

В «Кольцово» ребята чуть не опоздали, потому что приехали раньше и решили посмотреть Екатеринбург, где попали в пробку. В самолет они зашли последними. При электронной регистрации друзья пожертвовали местами у иллюминаторов, чтобы сидеть всем вместе, пусть и посередине салона. В полете было хорошо. В полете их доверительность приобрела глубокий характер «одноразовых друзей». Вадим рассказал про простату. Егор заговорил о том, что жена сильно растолстела, а он не знает, как подвигнуть ее к физкультуре. Коля признался, что снова подсел на анашу, потому что тело не вывозит заводских нагрузок. Гена рассказал о карьерном взлете жены и потере уверенности.