Мария Амор - Роза Галилеи

— В городе одной с тремя детьми тоже не подарок.

— Черта с два он бы меня в городе оставил! Я бы его алиментами задушила! Это тут безрасчетный развод!

Надо отвлечь ее от навязчивой болезненной мысли:

— А почему здесь все девушки всегда в джинсах?

— Ну, Саш, не все готовы одеваться так… особо, как ты.

Поразмыслив, решаю, что «особо» — необидное слово, можно даже счесть его за комплимент.

— А выделяться мы, правда, не любим, — заключает Далия, оглаживая на коленях вытертый ситчик своего вечного халата. — Или боимся. Среди людей живем.

Но я, поскольку у меня есть Рони, могу позволить себе выпендриваться. Мой друг раскрылся не только как заводной и компанейский парень — оказалось, что он обладает многими качествами лидера, и ребята все охотнее прислушиваются к его мнению.

В сентябре заканчивается наконец девятимесячный срок подготовки ядра в Гиват-Хаиме. За это время несколько членов ядра вернулись в город, то ли не ужившись, то ли разочаровавшись в кибуцном идеале, один парень решил остаться в Гиват-Хаиме, увлекшись местной девушкой, а восточная красавица Лилах покорила голландца-волонтера и отбыла с ним в Амстердам. Остальные переезжают в Итав.

Эстер в последний раз проверяет мою подготовку:

— Что такое настоящий сионист-пионер, знаешь? Истинный основатель Страны, это не рабочий, не врач и не инженер, это тот, кто нужен родине. Нужен врач — он врач, нужен солдат — он солдат, нужен пахарь — он пахарь…

Я не врач, не инженер, не солдат и не пахарь. Мне повезло, что Стране все еще нужны пионеры-первопроходцы и основатели без знаний и профессии.

— Кто был ничем, — успокаиваю я свою наставницу, доказывая, что усвоила, — тот станет всем!

Уже перед самым уходом замечаю, что Пнина дошивает детские штанишки из Эстеровой фланельки.

— Старуха уже совсем слепая! — извиняющимся тоном шепчет Пнина. — А внуки — это святое! Они ж не виноваты, что у них тронутая бабка!

Целую обеих и жалею, что у меня нет бабушки, хоть какой.

Далии преподношу на прощание модные духи «Бэйб». Она сильно взбодрилась с тех пор, как записалась в региональную группу холостых и разведенных кибуцников, теперь ее жизнь полна экскурсий и танцевальных вечеров в обществе остальных одиноких женщин долины Хефера и нескольких безнадежных бобылей. Далия отдаривает меня потрясающим ситцевым халатом по колено с большими карманами, сшитым по всем кибуцным канонам. Для каждой кибуцницы этот халат непременен, как подрясник для монахини. Мы обнимаемся, целуемся, я многократно обещаю не забывать и навещать.

Утром складываем в грузовик пожитки, состоящие из вороха моих нарядов, телевизора и ковра, купленных еще в городе с помощью маминых репатриантских льгот, и — прощай, бассейн, прощай, столовая, прощай, швейная мастерская! Прощай, Далия — первая и пока единственная моя подружка-израильтянка, прощай, старуха Эстер, неопалимая купина сионизма, прятавшая под своими юбками всю историю подмандатной Палестины!

Через полстраны мы едем в новый кибуц Итав: за Шхемом машина спускается в мутное марево Иорданской долины, минует кибуцы Гильгаль и Нааран, а затем, не доезжая пятнадцати километров до Иерихона, там, где ютятся в песчаной пыли глиняные мазанки палестинского лагеря беженцев Уджа, сворачивает направо. Еще четыре километра по свежеасфальтированному узкому шоссе, и, наконец, первые постоянные жители Итава въезжают в гостеприимно распахнутые ворота в колючей проволоке. Внутри ограды зеленые лужайки, временные поселенцы-солдаты и вся наша будущая жизнь.

Одиночек селят в блочных домиках по двое в комнату, пары — в недавно завезенные домики-прицепы — «караваны». В нашем караванчике — гостиная, кухонька в проходе, напротив туалет-ванная и крошечная спаленка. В стене гостиной трясется и дребезжит кондиционер, включенный при вселении и ни разу не выключенный до декабря. Если генератор ломается, на всей территории Итава наступает непривычная тишина, кондиционер глохнет, жалобно звякнув, и из жестяного вагончика надо вытряхиваться немедля — на сорокапятиградусной жаре он превращается в раскаленную печь. Зной определяет здесь всю жизнь. Каждый выход из охлажденного помещения — как вылазка на враждебную планету и стремительная перебежка до следующего прохладного здания. Днем никто без дела снаружи не ошивается.

Все население Итава — молодежь. Среди нас лишь одна семейная пара — Тали и Амос Кушнир, а их дочка, пятилетняя Эсти, — единственный ребенок. Ее возят каждый день в детский сад в соседний кибуц Нааран, так что воспитательные таланты Шоши пылятся.

Подготовка закончена — игра начинается всерьез.

Однако мы не покинуты на произвол судьбы, кибуц охраняют воинские подразделения, и большинство жителей Итава по-прежнему составляют солдаты-поселенцы, почти все они сами уроженцы кибуцев. Первую половину военной службы проходят в десантных частях, а вторую, плюс добавочные полгода-год живут в новых поселениях, где еще нет постоянных жителей, но кто-то должен положить почин будущей жизни. Землю кибуц получил от государства, и Кибуцное движение на первых порах полностью финансирует славное начинание. Самоотверженный Ицик и его жена Хана тоже временно переселились в Итав. Навещают новое хозяйство и агрономы из центра.

Рони выбрали секретарем кибуца, он с энтузиазмом приступил к исполнению обязанностей руководителя — в основном мирить поссорившихся, уговаривать ребят работать там, где они нужнее, и передавать все прочие проблемы на решение вышестоящих товарищей. В Гиват-Хаиме секретарь — это важная и престижная должность, обеспечивающая прикрепленную машину и совещания в центре движения в Тель-Авиве, но в Итаве все назначения — дополнительные нагрузки, а днем Рони работает в небольшой столярной мастерской. Я, Шоши и почти все прочие влились в ряды полевого пролетариата, только толстяк Эльдад выбился в экономы и ходит важный, как Синьор Помидор. Самые влиятельные люди это, похоже, повара — они определяют наше меню, а от простых смертных, вроде меня, не зависит ничего, кроме, пожалуй, самого главного — с кем жить и с кем дружить. Все, и я в том числе, полны решимости доказать себя и преуспеть.

Мама ворчит:

— Уж если в армию не взяли, можно было бы эти годы использовать с толком! Так нет — вместо учебы умудрилась пойти в аракчеевскую деревню!

Но я здесь добровольно, если определить добрую волю в качестве осознанной безвыходности.

Еще до рассвета, в четыре утра, ночной дежурный, охраняющий всю ночь территорию вместе с солдатами, начинает побудку. Сначала издалека в ночной тишине слышен стук в соседние двери, и еще можно зарыться поглубже под бок Рони. Но вот уже беспощадный гром сотрясает наш жестяной караван, и надо вставать, спросонья влезать в шорты, майку и рабочие бутсы и в предрассветных потемках брести вместе с остальными сонными тенями в столовую, где ждет нагретый дежурными огромный электрический самовар с разваренным кофе. Последние блаженные минуты безделья мы трясемся в кузове грузовика. В отличие от Гиват-Хаима, где поля расстилались непосредственно вокруг жилой территории, угодья Итава разбросаны по всей округе — там, где получилось выкроить делянку среди арабских земель. Некоторые плантации находятся прямо напротив соседнего кибуца Нааран, некоторые — вообще посреди пустыни, и добраться до них можно лишь на тракторе. По дороге лицо еще обвевает свежий ветерок, но не пройдет и часа, как безжалостное солнце высушит последнюю прохладу, а к половине седьмого мир зальет испепеляющий зной.