Жорж Старков - Анархо

Он легко и пружинисто поднялся, полез в карман.

— Темно, хоть глаз коли… — ковыряясь в портмоне, пожаловался он и проскользил под стекающий с уличного фонаря ленивый свет.

На лица местных выползли хищные ухмылки — индикатор того, что садистское естество начинает поглощать чужое унижение, трепеща от тонкого, уловимого далеко не всеми, наслаждения. Взгляды присосались к напоказ уничижающейся фигуре. Барбер словно стал ниже ростом и тщедушнее. Широкие плечи изогнулись бракованным коромыслом, на мощной спине выросла кочка пробивающегося верблюжьего горбика, брови выстроились жалобным домиком, а пальцы, казалось, и впрямь дрожат, от чего не могут щедро извлечь купюры, в обмен на снисходительную пощаду.

Как только внимание всех пришельцев приковал к себе импровизированный театр одного актёра, «Анархо» скинуло прокисшую страхом шкуру добычи, и раскрыло миру истинную сущность хищника. Две бутылки, практически одновременно, врезались в опрометчиво подставленные затылки. Уже через секунду ощерившиеся смертоносным цветком горлышки вгрызлись в замешкавшуюся в секундном ступоре плоть тех, кому не посчастливилось находиться ближе всего.

В это же мгновение жилистые руки Бэкхема обвили шею самого рослого противника. Сомкнулись в живой и почти нерушимый замок, безжалостно передавливая сонную артерию. Барбер же швырнул кошелёк в перекошенное лицо кривоносого, молниеносно посылая вслед пружинистое, но крепкое тело. Колено влетело в солнечное сплетение, кулаки принялись за работу ещё в полёте, но уже через миг нещадно вбивали чужую голову в асфальт.

Спустя всего несколько мгновений сначала схватки, численное преимущество уже было на стороне гостей города. Двое лежали без сознания с инеем мелкого стекла в волосах, двое ревели белугами, пытаясь корявыми пальцами удержать кровь от побега из вспоротых животов. Ещё один валялся с бурым месивом вместо лица, а Бэкхем, на удивление заботливо, укладывал придушенного здоровяка под разлапистый куст. Оставшаяся парочка казалась ошарашенной до полного ступора. Парни успели лишь попытаться помочь своим товарищам, но сразу же отпрыгнули в сторону, увидев окровавленное стекло «розочек».

Местные фанаты стояли и затравленно озирались по сторонам. Было понятно, что в их сердцах противоборствуют, но никак не могут выявить победителя, слишком разные чувства. Страх, обида, унижение, долг перед товарищами… Парням явно хотелось хлёстко «вдарить по тапкам», но привязь оставшейся чести никак не отпускала.

— Что, — поднялся с бездвижного тела Барбер, — драпанёте или не оставите друзей? А, сучата?

— Сначала на «мячике» трахнули вас, а теперь и здесь, — злорадствовал Лидс, протирая бутылочное горлышко рукавом, стараясь уничтожить отпечатки пальцев. — Не надоело булки раздвигать?

— А может, им нравится? — ехидно предположил Бэкхем. — Может они, это… — пытаясь подобрать выражение, щелкал он пальцами. — Садомазохисты, в общем.

— Или просто пидоры, — добавил свои три копейки Шарик. — «Розы» снимайте.

Сломленные фэны уныло протянули черно-красный шарфы.

— Кому нужно? — поинтересовался здоровяк у товарищей.

— Разве что, зад подтереть, — хмыкнул Барбер.

— Хорошо, — кивнул Шарик. — Тогда я один себе в коллекцию, как трофей возьму. А второй, — бросил он шарф под ноги бывшим владельцам, — жгите! Сожжёте — мы уйдем, и можете скорую этим придуркам вызвать, — кивнул он на поверженных оппонентов. — А если нет, самих сейчас рядышком положим!

«Анархо» с четырнадцатилетним прицепом снова рысью петляла по подворотням. Адреналин ещё не до конца выветрился из крови и товарищи то и дело перебрасывались горячими воспоминаниями о деталях личной победы. Лишь Лёня до сих пор находился в шоке от того, что ещё двадцать минут назад творилось на расстоянии вытянутой руки. Стекло разбивалось о головы и резало кожу, крепкие кулаки уродовали лица, руки беспощадным удавом отбирали кислород… И всё цинично, буднично… Словно это была не яростная драка, а обыденное дело, вроде стирки или мытья посуды.

Остаток ночи они провели в уютной беседке закрывшегося на ночь кафе. Бэкхем и Шарик, провалились в сон сразу же, как развалились на скамейке, словно поломанные куклы, свесит головы меж коленей. Лёня, несмотря на обилие впечатлений, тоже уснул, но лишь под самое утро. Барбер, то дремал, то просыпался, выкуривал сигарету и снова кимарил. Лишь же Лидс никак не мог позволить себе расслабиться.

Где-то глубоко внутри обгладывал требуху запоздалый страх. Вопросы, на которые так не хотелось знать ответов, настырно лезли в стыдливо опущенную голову. Что, если бы Лёню задели? Что, если бы ножом или «розеткой»? Что, если бы подростковый череп хрустнул под тяжёлой ступней?

Лидс гнал от себя дурные мысли, но они настойчиво возвращались, назойливо заползая под кожу и сворачиваясь ядовитыми гадами, где-то под сердцем. Это последний выезд, когда он взял на себя такую ответственность. Первый и последний…

Придумать для четырнадцатилетнего парнишки худшую компанию, чем футбольное хулиганьё — крайне сложно. Сомнительная романтика, сомнительное удовольствие, сомнительные идеалы… Это не для всех и не для каждого. Лишь для двинутых, вроде него самого. А брат… Брат добрый, отзывчивый, честный. Мама всегда хотела именно такого сына. Такого, на которого можно было бы возлагать надежды. Не то что на Лидса…

С десяти лет вечно на улице. С тринадцати в бесконечных синяках. С пятнадцати на учёте в детской комнате милиции. С девятнадцати, уже не в детской. Полгода в СИЗО запомнились отчетливо… Словно корявой наколкой врезались в те области мозга, что отвечают за паскудно стойкую память. Каждый день, как кусочек мозаики, составляющей единую картину. В отдельности — ничего не стоит. Лишь всё вместе даёт ощущение той безмерной тупости бытия в следственном изоляторе. Тягучее, пропахшее потом и плесенью время, такое плотное, что можно мять руками. День за днем, день за днём…

Из сна Лидса выдернул наглый подзатыльник.

— Давай уже! Подъём, мать твою! — почти орал Барбер.

— Барбер, ты чего творишь! В глаз дать?! — отмахивался Лидс, пытаясь при этом поднять будто налившиеся свинцом веки.

— Ага, только в поезде, если можно! Вставай, говорю! Опоздаем, на хрен! Нам ещё билеты покупать…

На этот раз удача растянула свои пухленькие губки в дружелюбной улыбке. Ранний автобус оказался вовсе не сонным и бодро скользил по ещё не успевшим пробудиться улицам от остановки к остановке. У касс тоже очередей не наблюдалось и понурая билетёрша, без лишних промедлений, выдала оранжевые билеты в плацкартный вагон.

— Ещё на пиво осталось, — шурша сдачей, похвастался Бэкхем. — Там, вроде бы, ларьки имеются у платформ. Время есть ещё. Сбегаю.