Екатерина Шпиллер - Маленький памятник Эпохе прозы

- Сегодня март девяносто седьмого года! - торжественно как бы объявила я несуществующей толпе - мы прогуливались в центре по скверу, март был ещё прохладный и зябкий, вечерело, и никого вокруг не было. - Запомните эту дату, товарищи! Именно мне обещали дать на чтение первый гениальный роман великой писательницы конца второго тысячелетия Веры Леоновой! Запомните это имя - после прочтения её произведения вы забудете все остальные имена, даже такие, как Лев Николаевич Толстой.

Вера засмеялась.

- Прекрати, ненормальная!

Однажды я осторожно, очень осторожно (памятуя свой бездарный разговор с Полей, когда пришлось извиняться) поинтересовалась, почему у неё нет отношений, неужели она не скучает по любви?

- Не скучаю. Наелась - во, - ребром ладони Вера провела себе по горлу. - У меня есть Виталик, мама, есть работа и моя писанина. И куда я впишу болвана в штанах, его вставить некуда, временная сетка забита под завязку.

- Почему сразу "болвана"? - пожала я плечами. - Будто прям все болваны.

- В большинстве своём, - убеждённо произнесла подруга. Ничтожества... Знаешь, что я поняла к середине жизни? Когда много чего есть замечательного, нужного, интересного, потребность в этих самых отношениях как-то отпадает, что ли.

- Отпадает потребность в любви?

- Почему же в любви? Я наполнена любовью по макушечку: к сыну, к маме, к нашему дому... к тебе, к своему роману. Мне любви хватает, да я просто купаюсь в ней!

- Ты прекрасно понимаешь разницу.

Вера покачала головой и усмехнулась.

- Если ты про физиологию, то это никакая не проблема - ты тоже понимаешь, о чём я. Если про чувства, пойми ты, услышь: в моей жизни огромное количество чувств, мыслей и ощущений. Мне совершенно не требуется допинг в виде интрижки, которая неизвестно какой бедой может закончиться. Вот, к примеру, твоя история... - я вздрогнула. Надо помнить, что Вера понятия не имела, кто был героем моего романа. Вера, не подозревая, общалась с ним почти каждый день. - Думаешь, я смогу когда-нибудь забыть твой вид, чёрное лицо, твоё исчезновение? Ты сильно была счастлива? Много тебе дал тот роман для души, для ума или чего ещё? Сколько лет жизни у тебя тогда отнял твой любимый болван - уверена, что болван! Ну, скажи честно!

Что я могла сказать? Конечно, кое-что могла. Например, о том, что меня тоже в данный момент жизни мало интересуют мужчины, у меня градус флирта на нуле, но лишь потому, что из головы никак не уходит паразит Мишка. Если речь заходит о любви, если я читаю про неё в книге или вижу в кино, то всё моё нутро орёт дурниной "Мишка! Мишка! Мишка!!!".

И это не проходит. Поутихло немножко, если не бередить. И ведь подпитывается, сука, тем, что орёт: "Это у нас взаимно!" Откуда я знаю? Да от Веры, бесхитростно выкладывающей новости с радиостанции, в том числе про него:

- С Михаилом фигня творится! Началось примерно тогда, когда ты ушла. Злой, как собака! То орёт на всех не по делу, то вдруг сидит у себя жутко понурый, будто у него горе какое-то случилось. Как подменили! Когда Ленка, жена его, родила дочку, у него даже ни грамма радости не было, представляешь? Его поздравляют, тащат подарки, шарики, шампусик открыли, а он, как деревяшка с глазами механически буркает "Спасибо. Спасибо. Спасибо". И всё-то из него клещами тянем - как назвали, как растёт, как зубки... Думаю, у него с женой что-то сильно не ладно. Но уйти он не может - как теперь уйдёшь? Вот и живёт с видом приговорённого к пожизненному. Ещё хуже, если он болен чем-то.

Стиснув зубы так, что у меня аж в ушах зазвенело, я слушала рассказ про то, как живётся моему любимому. Плохо живётся! Болен, разумеется, болен и страдает. Он всё ещё тоскует обо мне. Мы оба больные и приговорённые.

Я не смотрела на Веру, делая вид, что слушаю её и рассматриваю свои ногти - а цел ли маникюр, не надо ли заново нанести лак? Конечно, Демон со мной, вернее, на лице, но уж больно трудная ситуация, как бы не выдали меня глаза.

- А как назвали девочку?

- Галей.

- Неожиданно.

- Немодное имя. Так Миша сказал, что это жена решила - в честь своей мамы. И брякнул: "А мне всё равно - Галя так Галя". Представляешь? Ему всё равно!

- Ну, он не в этом смысле, наверное. А в том, что как бы её ни звали, она его любимая дочь.

- Ты оптимистка. Я увидела равнодушие и ужаснулась. Что с ним происходит? Никто не понимает, одному богу известно.

И мне. Мы с богом в курсе, ага.

Моя любовь не могла умереть, я не в состоянии была её убить, зная, что Миша тоже любит. Лучше бы всё у него складывалось не так, лучше бы он меня забыл и был бы счастлив со своей Леной и детьми! Тогда он отпустил бы меня, у меня появился бы шанс, а при том, что творилось, - нет, никак.

- Скажи честно, - спросила я Веру. - А ты прям сразу тогда разлюбила своего... красавца? Как только узнала про него правду? И тут же всё прошло?

Кажется, я опять попала человеку в болевую точку. Что ж за способность у меня поганая такая? Вера опустила голову, плечи её поникли.

- Боюсь, что... боюсь, что я до сих пор окончательно его не разлюбила, - почти прошептала она.

Вот именно. Вот именно!

Звонила Людка из прекрасного далёка. У неё всё отлично складывалось, ей было так интересно, что она не могла говорить спокойно, почти верещала:

- Такие возможности, такие лаборатории! Не могу-у-у! Праздник какой-то, не ожидала!

А потом от неё пришло письмо. И вот, что было в нём, помимо рассказа об американском житье-бытье и очередного восторга от учёбы: "Милая моя Белла, Белочка! У меня тут настолько всё хорошо, что даже неловко хоть на что-то жаловаться. А есть, на что. По телефону я стесняюсь это сказать, писать легче. Ужасно скучаю по тебе! И по Марине, и по родителям - конечно, но, как показали разделяющие нас тысячи километров, оказывается, самым близким другом для меня всегда была ты. И мне страшно не хватает тебя! Нет никакой ностальгии, если только по тебе, представляешь? Придумала свой мир абсолютного счастья: всё то же самое, что есть здесь и сейчас, только ещё ты живёшь next door. Прости за сопли с сахаром, больше не буду".

Надо ли говорить, что последующие полчаса я ревела белугой, обнимая письмо. Меня никто не видел и не слышал, могла себе позволить. А ведь она, Людка моя, не вернётся уже никогда, это очевидно. Там благополучно устроен её брат, милая невестка, с которой они нашли общий язык, обожаемая племяшка Рут и огромные перспективы. Родители скоро к ним переберутся. Это - всё.

Ведь и с Маринкой тоже всё. Мы изредка с ней созванивались, а виделись всего однажды. Именно последняя встреча оказалась драматической и роковой. Сейчас, через годы, мне думается, что я тогда была слишком непримиримо крута и беспощадна, что неправильно. То есть, по сути всё верно, но... Впрочем, по порядку.

Уже вовсю бушевала весна, апрель слепил и дразнил, его звуки и запахи возвращали к детскому восторгу предчувствия лета.