Роман Шмараков - Автопортрет с устрицей в кармане [litres]

Узнав об этой истории, г-н Клотар сказал, что г-н де Бривуа в сем случае поступил крайне рискованно, вынуждая г-на де Корвиля присутствовать при печальном зрелище, в то время как медики единодушно советуют прибегать к веселым. Последствия, однако, оправдывают методу, избранную г-ном де Бривуа, ибо он умел избавить г-на де Корвиля от любовных дурачеств, убедив его в том, что они представляют собою важнейшую вещь на свете, и достиг того, чего тщетно бы добивался, донимая его прогулками верхом, занимательными беседами и супом, сваренным на цикории.

– Так все и кончилось? – спросила пастушка.

– Примерно так, – сказал волк. – Теперь ты видишь, какова бывает любовь, возросшая в уединении и питаемая в тишине, и какие приходится прилагать усилия, чтоб от нее избавиться.

– Да, теперь вижу, – сказала пастушка.

– Какое прекрасное утро, – сказал Роджер. – Воробьи возятся в росе. Бочка дождевой воды сияет, как невеста с мытыми ушами. Кто бы мог подумать, что мы встретим его в таких обстоятельствах.

– Интересно, что там Эдвардс рассказывает инспектору, – сказала Джейн, глядя в окно.

– Жалуется, – сказал мистер Годфри с сухим смешком. – Недели две назад кто-то разрыл всю землю вокруг фонтана. Он не может об этом забыть.

– Так дикий пес, медведь, и волк, и вепрь и днем и ночью разрывали нивы и в королевских тешились садах, – задумчиво промолвила мисс Робертсон.

– Я думаю, – сказал Роджер, – Эдвардс спрашивает у инспектора, к чему нам здесь, за нашею оградой, блюсти закон, и лад, и соразмерность, когда наш сад, пучиной обнесенный, травою сорной полон, а инспектор ему отвечает. Там сейчас занимательно.

– Он идет, – предупредила Джейн.

– Доброе утро, – сказал инспектор, входя из сада.

– Как вам Эдвардс? Сообщил ли что-нибудь интересное?

– У него общительная собака, – сказал инспектор.

– Это Файдо, – сказала Джейн. – Если хотите завоевать его сердце, дайте ему копченой селедки, он от нее с ума сходит. Эдвардс не дает – считает, это вредно для его желудка.

– Это справедливо, – сказал инспектор. – Когда, говорите, кончается этот праздник?

– Послезавтра, – сказала Джейн. – Все позавтракают, соберутся на лужайке и начнут битву при Бэкинфорде.

– Будет много доблести с обеих сторон, – анонсировал Роджер.

– Опять сломают велосипед почтальону, – прибавил мистер Годфри.

– Как вы устроились в «Спящем пилигриме»? – спросила Джейн. – Все в порядке?

– Слишком много боевого пыла, – сказал инспектор.

– Так это же хорошо, – сказал Роджер.

– Не для гостиницы, – сказал инспектор. – Вчера были состязания по питью пива и по стрельбе из лука. В этом не было бы ничего плохого, если бы участники первого не шли немедленно участвовать во втором.

– Остается ждать, когда Торсби разделается с этим праздником, – заметил мистер Годфри. – Его мельница мелет медленно, но мелет.

– Не говорите этого никому, – посоветовала Джейн.

– Кто такой Торсби? – поинтересовался инспектор.

– Это человек, которого в Бэкинфорде официально не любят, – сказал мистер Годфри. – Он подкапывается под местную славу.

– Истребил ее вепрь из дубравы, – пояснил Роджер, – и одинокий зверь объел ее.

– Все это выдумки, – сказала мисс Робертсон.

– Ну, я бы так не сказал, – откликнулся мистер Годфри. – Дело в следующем, – обратился он к инспектору. – Мистер Торсби, сделавший себе имя блестящими статьями по средневековой истории, однажды занялся вопросом о битве при Бэкинфорде, справедливо считая его состояние неудовлетворительным. В статье, опубликованной лет пять назад, мистер Торсби показал, что все известия об этом сражении восходят к единственному источнику – Хронике Герарда Марша. «Спящий пилигрим» всегда держит несколько экземпляров, в современном переводе и с примечаниями для детей и идиотов. Судьба рукописной традиции такова, что… Вы мне позволите рассказать эту историю? Она скучновата, зато вы войдете в курс всех местных развлечений.

– Да-да, – сказал инспектор. – Я внимательно слушаю.

– Так вот, Хроника Герарда Марша, – с видимым удовольствием начал мистер Годфри, – дошла до нашего времени в пяти списках, из которых два неполных, а остальные три восходят к единому протографу. Упоминание Бэкинфорда содержится в одной фразе. Мистер Торсби остроумно предположил, что оно порождено ошибкой писца. По его мысли, в Хронике было написано: «И так они топтались взад-вперед, ибо эта битва, она наполняла сердца их ужасом».

– То есть сражения не было вообще, – пояснил Роджер.

– Спасибо, мистер Хоуден. Переписчик Хроники по невнимательности написал: «И они отправились на битву в Бэкинфорд, и она исполнила их сердца ужаса». Именно это мы читаем во всех списках Хроники, и поверх этого наросли все живописные подробности, которые мы находим в позднейших исторических трудах, а в известное время года – и у себя за окном, если осмеливаемся из него выглянуть. Между тем место, занимаемое этой фразой в Хронике, делает упоминание Бэкинфорда крайне сомнительным, ибо и перед нею, и после действие разворачивается очень далеко отсюда. Несмотря на узость кругозора и упорство в предрассудках, которых мы не обязаны разделять, Герард Марш был человек добросовестный и не склонный отвлекаться от выбранного предмета; предположить, что он ради одного сделанного вскользь замечания оставит все свои армии и отправится на другой конец страны, значило бы не уважать в нем писателя и недооценивать человека партии.

– Все это спорно, – сказала мисс Робертсон.

Мистер Годфри повернулся к ней.

– В следующем году, – сказал он, – когда эти места одновременно с комарами наводнят отставные артиллерийские полковники, те, что лазают по болотам в поисках, откуда бы нанести удар шестью сотнями конницы, – спросите у них, каковы результаты их изысканий. Обыкновенно они сидят у «Спящего пилигрима» в общей зале, за кружкой пива, и с пальцем, поднятым в потолок, изрекают: «Безусловно ошибочно считать численность армии равной численности призыва. Если йоркскому шерифу предписано было послать четыре тысячи человек, это вовсе не доказывает…» Спросите, это будет необыкновенно занимательно. Если вы, конечно, не думаете, что битва при Бэкинфорде происходила на крикетной лужайке, где ее ежегодно разыгрывают, и что люди сэра, как его там…

– Бартоломью Редверса, – подсказал Роджер.

– Вот именно. Что люди сэра Бартоломью Редверса сложили головы и знамена в зарослях мальвы и жабрея, служащих несомненным украшением местного крикета и всех, кто к нему относится.

– Вы слишком резки, – пробормотала мисс Робертсон.

– Я слышал, мистер Торсби приезжал однажды в Бэкинфорд, – сказал Роджер. – Кто-то пригласил его прочесть лекцию в школе. О том, что золотые дни нашей славы пришли к концу и теперь вместо «Бэкинфорд» следует читать «взад-вперед». Он приехал сюда, как свет знания, и горделиво назвал себя в «Спящем пилигриме», прямо в общей зале. Опрометчивый поступок. Он увидел, как от кружек поднимаются лица, полные гнева и предприимчивости. Он бежал по главной улице, женщины из домов устремлялись за ним с шумовками, дети стегали его «Бэкинфордским вечерним эхом», а потом загнали в крыжовник и водили вокруг него назидательные хороводы.