Фигль-Мигль - Долой стыд

— Разве не этого мы хотели? — вкрадчиво спрашивает Штык.

С вкрадчивостью у него обстоит не лучше, чем с пресловутым покерным лицом. (И когда он, к чёрту, поймёт, что покерное лицо уместно только за покерным столом?) Он управляет своим голосом как инструментом — скрипкой, лопатой, дрелью на выбор. От этих низких медленных переливов мы, по мысли Штыка, должны либо таять в горячей волне его обаяния, либо трястись от ужаса. Но трясёмся мы чаще от сдерживаемого смеха, а то, что Штык принимает за своё обаяние, взывает скорее к жалости.

Может быть, я неправильно его описываю и выставляю каким-то петрушкой. Нет, он не петрушка, и да, мы его боимся. Побаиваемся. Однажды Граф и Блондинка сговорились за ним проследить, и ничего у них не вышло: как сквозь землю провалился. У Блондинки, когда он мне об этом рассказывал, в голосе и лице уже не было насмешки.

Как сложно объяснить! Мы его не любим; мы знаем, что на него можно положиться; у него неприятный вид, сухие губы; он многое умеет; он не видит смешного, не чувствует вкуса жизни; он подозревает, что над ним смеются, и всё же не верит в это до конца; он одевается как манекен; он незаменим. Он ни разу никого не подвёл. Хотя сейчас, может быть, подводит под монастырь.

— А какой у тебя образ?

— Я адвокат. Всё! Всё! Больше никаких вопросов.

Вопросов в этот момент ни у кого и не могло быть. Адвокат! Он нас просто убил своим заявлением.

Ему так нравится, бедняжке: наставит мне синяков, а потом рассматривает их и целует. Представляет себя, наверное, тем эсэсовцем из «Ночного портье». Бровки хмурит, губку прикусывает. Он у меня толстенький, ему идёт волноваться. Волосики так смешно потеют, губка дрожит. Такой лапочка.

Трижды заставил меня посмотреть этот фильм, боялся, что с первого раза не пойму. Что там не понять? Говорю ему: Максимчик, зачем так расстраиваться? У всех есть свои пунктики, с ними жить легче. Хочешь, купим тебе фуражечку и сапожки? Хотела как лучше, а он, бедненький, до того огорчился, что брякнул об стенку лиможскую чашку. Чай чуть не весь на стеночке остался — такой сладкий, что прилип. Сироп, а не чай. Конечно, это нездорово, особенно если у тебя и без того проблемы с весом, но по поводу чая я никогда не высказываюсь.

Зая, говорю, ты чем-то недоволен?

— А что, незаметно?!!

Бах! Дзин-н-нь. К чашке прилагалось и блюдце, мне они сразу понравились, эти чашки лиможского фарфора, — большие, белые и без узорчика. Специально такие покупала, чтобы он не дёргался из-за цветочков и золотых ободков.

Да, неудачно вышло.

Такой был подходящий день, суббота, у меня выходной, а Максимчик по субботам вообще не работает, хотела повезти его в «Икею» смотреть кровать — как раз нам каталог в почтовый ящик положили. Я всё думала, будет он из-за «Икеи» огорчаться или как, но Максимчик сказал, что клиентов он не на дому принимает, не на кровати тем более, и ему всё равно, какая кровать, лишь бы не свалиться. Клиенты у него креативные, а сам он нормальный, так он мне сказал. А друзья твои? Какие друзья? Ну друзья, друзья, самые обыкновенные, сейчас они к нам не ходят, но когда-нибудь ведь придут, а здесь, пожалуйста, — жена без образования и мебель из «Икеи». Нет у меня друзей! Нет у меня друзей! Мне никто не нужен! Раскричался, запыхался, пришлось ромашку заваривать. Никогда бы не подумала, что ромашка действует как успокоительное.

Собираю я, значит, осколки и думаю, как теперь действовать, нельзя же субботу спустить псу под хвост. Можно после обеда поехать. Винегрет, борщик и свиные эскалопы. Перцовку я купила. Десерт есть. Покушаем, съездим и ещё в кино успеем на нового Бонда. Он отходчивый, это правда.

Я могу съездить и одна, но ведь это как-никак общий выходной, суббота, нужно постепенно приучать к семейной жизни. Я считаю, что семейную жизнь нельзя вот так сразу, как какой-то кирпич, обрушить человеку на голову, человека нужно подвести, подготовить, чтобы он втянулся, привык и наконец понял, что, раз уж он кричит по ночам, неплохо, чтобы под боком был кто-то, кто его будит и приносит полотенце и попить тёпленького.

«Не задавай мне вопросов про мою работу, я её ненавижу». Хорошо. «Не задавай мне вопросов про моё прошлое, оно тебя не касается». Хорошо; надеюсь, это такое прошлое, которое не полезет в будущее. Про наше будущее я Максимчика не спрашиваю, потому что не так чтобы его мнением интересуюсь. Я уже всё решила, а ему, бедняжке, ни к чему попусту нервничать. В этом году съехались, в следующем — поженимся. Я всегда хотела образованного. Ну и что, что толстый и с пунктиками? Зато дети будут умные, вырастут в хорошей семье, пойдут в университеты. Если бы моя мамуля поменьше смотрела на ширину плеч, то и я бы сейчас сидела не за кассой.

Прямо там, на рабочем месте, я его и подцепила.

Нам строго запрещено, это само собой. Предполагается, что ты говоришь покупателю: «Добрый день», а потом: «Ждём вас снова», и при этом задействована в процессе не больше, чем автоответчик или тот голос, который объявляет: «Осторожно, двери закрываются». Спокойный, дружелюбный голос, но от него не ждёшь, что он скажет: «Ах, это опять ты!»

Мы, на кассах, не настолько преуспели. Трудно оставаться автоответчиком, когда тебе улыбается понравившийся мужчина — тем более что это редко бывает. Я хочу сказать, только определённый сорт мужчин заигрывает с девушками на кассе, сорт как раз не в моём вкусе, и с ними, конечно, я выполняю предписания на все сто, из-за чего одни считают меня стервой, а другие — замороженной.

Мы проулыбались друг другу две недели, я уже сообразила, что он специально становится на мою кассу, иногда проходит весь ряд, чтобы меня найти, но дальше дело не пошло. Неправильный сорт не в состоянии понять, что ты его не поощряешь, а правильный не видит самого прямого поощрения. Улыбаюсь, улыбаюсь, просто в упор сигнализирую: ну как же так, теперь твоя очередь, я не могу вместо тебя спросить: «Девушка, как вас зовут?» То есть, наверное, я могу спросить от себя, как зовут его , — и всё закончится катастрофой. Не знаю почему, но когда девушка заговаривает первой, это оказывает парализующее воздействие. Мужчины трепещут от ужаса и, когда ноги начинают им служить, бегут наутёк.

На крупный чек мы всегда даём разную ерунду — фишки, флаеры, — и я уже начала в отчаянии думать, что могла бы вместе с ними сунуть номер своего телефона: так себе вариант, но хотя бы отойдёт в сторонку и поразмыслит, — но тут, слава богу, мы случайно столкнулись на улице, когда он шёл в магазин, а я — со смены. Я многих покупателей так встречаю, и некоторые даже узнают, хотя и не здороваются.

Столкнулись мы, конечно, не случайно. Я сразу его увидела и аккуратно так налетела, делая вид, что копаюсь в сумке. Сумку, как положено, выронила, чтобы рассыпалось барахлишко. Мы присели над ней и не спеша стали собирать. Сейчас, над осколками, так ярко всё вспомнилось: часы его не на той руке, швы на сумке и как мы поверх этой сумки друг на друга посмотрели.