Имре Шаркади - Избранное

Женщина тем временем закончила танец и махнула нам рукой. В ее жесте и в самом деле было что-то знакомое.

— Так кто это?

— Увидишь, сейчас она подойдет.

Она направилась к нам. Я уже был порядком заинтригован, женщина внезапно остановилась у меня за спиной и положила руку мне на плечо.

— Добрый вечер.

Я поднял на нее глаза. Нет, не правда, не может быть. У меня зарябило в глазах. Невероятно. Такие встречи можно вообразить, только если уж очень разыграется фантазия. Неправда, что я здесь, неправда, что N. позвонил мне и я ужинал с ним. Неправда, неправда, неправда.

Что сразу же вспомнилось мне? Когда-то очень давно дебреценские девушки — поклонницы народного искусства, готовясь к конфирмации, шили себе жилетки на уроках рукоделия, украшали их вышивкой в национальном стиле — тюльпанами, розами — и надевали их в церковь… я вспомнил ее, хотя это и было семнадцать лет назад, я учился тогда в последнем классе гимназии и — что теперь скрывать? — был ужасно влюблен в нее.

Теперь я смотрел на нее как на привидение.

— Но ведь вы… насколько я помню… вышли замуж, за офицера, кажется, еще в сорок четвертом.

— Да вышла, — сказала она.

— Ну и?

— Мы выехали из Венгрии в сорок четвертом. И я не вернулась. Потом мы развелись. У меня был родственник, двоюродный брат — помните? Он здесь жил. Он и привел меня в театр.

Я уже не очень внимательно слушал ее историю. Она все рассказывала и рассказывала, со множеством подробностей, потом начала спрашивать о тех, кто остался дома. Я мало что знал о них.

— Вы танцуете?

— Нет, я не большой любитель.

— И все же… пойдемте потанцуем. Мне хотелось бы вам еще что-то сказать.

— Но я…

— Пойдемте.

Мы пошли.

— Ой, вы так же плохо танцуете, как раньше.

— Поэтому я и говорил, что не стоит.

— Знаете, я в газете прочла, что вы здесь… Не думайте, что N. сам вас сюда привел, это я его попросила. Мы живем отдельно. Я кончаю в пять. Вы подождете?

Я смотрел на нее, не зная что сказать. Она мою нерешительность истолковала по-своему и заверила меня, что деньги тут ни при чем.

— А скажите, — спросил я хрипло, запинаясь от смущения, — скажите, милая, ну а… сюда-то вы как попали?

— А почему вы спрашиваете? Это фешенебельное кабаре. Две тысячи за вечер. Приработок, к сожалению, маленький. В месяц раза два выпадает.

— То есть… что раза два выпадает?

— О, господи, вы все такой же неисправимый романтик!

Мы вернулись к нашему столику.

— Он не умеет танцевать, — сказала она. — Пойдем с тобой, — она взяла N. под руку. — А потом, между прочим, можешь идти домой. На сегодня я ему обещала.

Ну и ну…

Должен признаться: однажды мы гуляли с ней по улице Бетлен, и я объяснял ей, что если в Венгрии осуществить крупные преобразования в области садоводства и виноградарства, то тогда… не знаю уж, что тогда, вернее, сейчас не знаю, что говорил тогда.

Должен признаться: однажды мы были с ней в кино, я даже помню, какой фильм мы смотрели, и помню, как она сидела, положив ногу на ногу, а я, чувствуя, что краснею до ушей, носился в темноте на ее коленки, выглядывавшие из-под платья.

— Mon addition, monsieur… [2] До свидания, мосье… (фр.)

Я ушел из кабаре, не дожидаясь конца программы.

Чарующая юность может обернуться привидением.

Несколько дней я просто не смел никому сказать, что я венгр. Понимаю, глупо это, и тем не менее… Я бы не удивился, если бы кто-то, кивнув в мою сторону, сказал: «Венгр? Да-да, как же, знаю, способный народ. Для увеселительных заведений годятся, для маклерства, для продажи родины…»

1956

Перевод Л. Васильевой.

Наклонившись к окошку железнодорожной кассы, Янош сказал: «Один билет до Тюшкепусты», ему дали кусочек картона, но он не смог прочесть, что на нем было напечатано.

Подошел поезд. Янош вошел в вагон и спросил у проводника, на какой станции ему лучше сойти.

— В Бече, — ответил проводник. — Агроном, который туда ездил, всегда в Бече выходил, там его бричка ждала.

— Но меня коляска не ждет.

— Тем хуже для вас.

И тогда Янош — в отместку — взял и нарисовал проводника, над его фуражкой торчали длинные ослиные уши. Пассажиры, сидевшие рядом, узнавая проводника, смеялись. Потом достали карты и, когда совсем рассвело, начали играть. Янош рисовал тех, кто играл, и тех, кто спал, пил, ходил по вагону, но, верный своему правилу, только тогда отдавал рисунки, когда за них платили.

В Бече он вышел. Было, наверно, часов семь. Янош представил себе, как побредет сейчас один по пусте, и невесело ухмыльнулся. Еды у него не было, в кооперативном магазине он съел студень и снова спросил дорогу до Тюшке. Ему ответили: километров двенадцать будет, да только дорога плохая. Потом Янош договорился с одним возчиком, что тот довезет его до перекрестка. Возчику он заплатил вперед — купил ему два стакана вина, и тот, немного смутившись, выпил. Вообще-то, сказал он, я мог бы и так довезти — поклажа не тяжелая.

Янош сел на телегу, было уже девять часов, и они поехали в поля, напоенные весенними ароматами. Кое-где уже зеленела озимь.

На развилке остановились, возчик показал, как пройти — всего несколько километров — к корчме, что стояла на границе двух районов. Но тут подъехала другая телега, на ней Янош и прибыл наконец-то в госхоз.

Прибыть-то он прибыл, да только радоваться пока было нечему.

Это вовсе и не госхоз был, а большая строительная площадка. Дома, строящиеся, только что построенные, тракторы, и всюду невообразимая непролазная грязь, поди разберись, что тут где. Человек, у которого он спросил, где здесь правление, показал на какое-то здание, но там сказали, что правление в соседнем доме, перед которым кипели споры из-за конской упряжи. Он вошел в дом, узнал, где правление; администраторша, пухлая молодая женщина, сказала, что надо подождать, а чего ждать, не сказала. Янош опять принялся рисовать, зная, что на эту удочку обязательно клюнут, но женщина даже ни разу не взглянула в его сторону. Только во второй половине дня в правление пришел директор — в сапогах, в забрызганном грязью плаще — и пригласил Яноша в кабинет.

— Ты ел сегодня? — был его первый вопрос.

— Да как вам сказать.

— Сейчас половина третьего. Ступай быстро на кухню, поешь и приходи сюда. Тебе скажут, где кухня.

С этими словами директор открыл дверь и выпроводил его. Яноша покормили на кухне — суп-гуляш и галушки с творогом. Он наелся до отвала, вернулся к правлению, но директора там уже не было. Не было и администраторши, дверь была заперта.

Янош отправился слоняться по поселку.

Еще когда он проходил по двору, навстречу ему попалась маленькая девчушка, закутанная в большой платок, казалось, ей лет десять. Но взглянув на ее лицо и глаза, Янош понял, что она постарше. Девочка несла, прижимая к груди, маленького щенка. Смешного, лохматого, черного щенка.