Генри Крейн - Санта–Барбара I. Книга 2

В новом платье, в самом лучшем, которое у нее было, она отправилась на улицу. Почти вся дорога вела ее через торговый квартал, здесь никогда, кроме разве что воскресений и праздников не было так пустынно, а сегодня он казался еще теснее и радостно оживленней, чем обычно. А может быть, все эти люди тоже получили в подарок сумочки, видимые или невидимые сумочки и теперь торопились, чтобы поблагодарить дарителей?

Кэтрин, пробираясь вперед, размахивала своей новенькой сумочкой, не только, чтобы показать, что она ко всем этим остальным людям тоже принадлежит, но и для того — и это важнее! — чтобы все могли увидеть, что ее сумочка — самая лучшая. Иногда она останавливалась перед витринами магазинов, особенно, если там были большие зеркала, в которых она могла рассмотреть и себя, и свою сумочку, а если Кэтрин подходила к витрине, где были выставлены сумочки — они лежали группами или же на отдельных стеклянных подставках, — то невольно сравнивала их со своей сумочкой, которая, конечно же была лучше их всех, вместе взятых.

Это отнимало время, и горькая сладость ожидания обострялась до предела.

И теперь, когда она почти подошла к дому, где жил даритель, ей хотелось еще раз повторить свою игру; ведь это было так прекрасно! Но зыбкая граница между сладостью ожидания и горечью ожидания уже была достигнута; если бы Кэтрин вернулась назад, чтобы начать все сначала, горечь стала бы невыносимой.

И девушка не решилась на это.

Дом по известному адресу вскоре был найден. Кэтрин была немного разочарована: на медной табличке, прибитой к двери, стояло не его, а совсем другое имя, и она еще больше смутилась, когда дверь открыл не он, а какая‑то старая седая женщина в накрахмаленном чепчике горничной, которая, неласково посмотрев, резко спросила, что ей тут надо, а на робкий вопрос о нужном Кэтрин молодом человеке сразу же захотелось закрыть дверь.

— Он будет только поздно вечером.

Кэтрин по–детски вздохнула — слезы навернулись на ее глаза.

— Вечером?

Старуха кивнула.

— Да, именно так… — сделав выжидательную паузу, она поинтересовалась более мягким тоном: — А в чем‑то дело?

— Я должна принести ему ответ.

Старуха несказанно удивилась.

— Ответ?

Девушка покачала головой.

— Да…

— От кого же?

— От меня…

Старуха в дверях улыбнулась беззубым ртом.

— Кто же кого посылает? Или ты сама осталась дома?

Кэтрин непонимающе уставилась на старуху и вновь была готова расплакаться.

— Я должна…

Голос горничной стал более твердый.

— Так что же там случилось с ответом? Что‑то я не понимаю…

Кэтрин хотела было все рассказать по порядку, но у нее ничего не получилось. А ведь объясниться было просто необходимо, она ведь должна была хоть как‑то оправдаться в глазах этой женщины, и Кэтрин внезапно осенило: она открыла сумочку — открыла ее очень широко — для чего же ей было скрывать то, чем она так гордилась? — и протянула старой женщине письмо.

Взяв из рук девушки письмо, горничная медленно произнесла:

— Минуточку, — и отправилась с ним на кухню, которая была видна за прихожей — видимо, за очками.

Кэтрин, которая побоялась упустить письмо, пошла за ней следом, по дороге выслушивая нетерпеливо — укоризненные жалобы старухи:

— Ну куда же они подевались, эти очки?.. Я ведь положила их только что в ящик кухонного стола… Ну, скажи‑ка лучше, где мои очки, чем так глупо стоять тут? Нет, сначала закрой‑ка наружную дверь… Тебя, видимо, не учили закрывать дверь? Ну где же очки?

Затем старуха, стоя у окна, внимательно и неторопливо перечитала письмо, может быть, даже дважды, а когда кончила, согласно закивала:

— Ну да, так вот в чем дело… ты можешь закрыть и кухонную дверь, — подойдя, к плите, она взяла джезву и произнесла: — Но сперва мы выпьем с тобой кофе. У тебя сегодня наверняка и крошки во рту не было?

Да, о еде Кэтрин, конечно, и не помышляла.

— Вот видишь… Старая Илона знает, что и к чему… Илона — это я — поняла?

Кэтрин кивнула.

— Да, мэм…

Спустя полчаса Илона уже знала все, что хотела узнать и даже то, что не хотела.

— Значит, — спросила она, — значит, ты хочешь увидеть его еще сегодня?

Кэтрин наклонила голову.

— Да, если можно…

— Вот и отлично… Я оставлю тебя здесь до ужина… Не возражаешь?

Кэтрин робко произнесла:

— Нет, что вы, спасибо вам…

Потом они вместе вымыли и вытерли кофейные чашки.

— Ты неплохо притворяешься, — похвалила девушку Илона, — небось, хотела бы сварить для него кофе?

Кэтрин покраснела.

— Да, конечно же, охотно…

— И вообще, — Илона легонько приподняла подбородок девушки, чтобы получше рассмотреть ее лицо, — ты, видит Бог, совсем недурна… Только вот с эдакой прической я не дам тебе тут расхаживать…

Девушка покраснела вновь.

— Почему?

Старуха только поморщилась.

— Я некрасива? — вновь спросила Кэтрин.

— Почему, почему… Разве ты никогда не обращала внимания, какие прически теперь в моде?

Девушка пожала плечами.

— Нет…

— Не приводи меня в отчаяние… В твоем‑то возрасте знать об этом просто необходимо. Ну, ну, не таращь на меня глаза, я не хотела сказать тебе ничего дурного, я не хотела обидеть тебя. Иди ко мне в комнату, я причешу тебя, как надо, чтобы сегодня вечером ты была действительно хорошенькой.

В саду под окном садовник поливал клумбы под вечереющим солнцем, и в сияющей струе вспыхивали то тут, то там радужные блики. Под струей воды вода на мгновение становилась густо–зеленой, а на земле, только на мгновение, появлялись и исчезали маленькие лужи. Все это пахло свежестью и прохладой.

Кэтрин спросила:

— Может быть, мне посидеть с вами тут, внизу?

Илона отвела девушку в просторную комнату, примыкающую к кухне — тут сад тоже смотрел в открытое окно, посадила ее перед маленьким зеркалом, накрыла старомодным покрывалом плечи, и ласково, изучающе распустила ее косы, вороша волосы пальцами.

— У тебя густые волосы… Ты могла бы носить стрижку и покороче…

— Мой папа этого не любит…

Старуха поморщилась.

— Сколько можно о папе? А что думают об этом другие мужчины?

Кэтрин задумалась.

— Мне кажется, я больше никого и не знаю… Старуха необыкновенно удивилась.

— Что? Скажи тогда, сколько же тебе лет?

— Семнадцать…

— Семнадцать, семнадцать, — быстро и привычно, как горничная, Илона укладывала девушке волосы, — и ни с кем еще не спала…

Ответа не последовало. Кэтрин, рассматривая себя в зеркале, заметила, что побледнела. Зачем эта старая женщина спрашивает ее о подобных вещах?

Но та с неумолимой жестокостью продолжала:

— Другие девушки попроворнее тебя, они начинают раньше, куда раньше… Не говоря уже об Илоне в молодости… Но с твоим парнем — с ним‑то ты будешь спать?