Нина Вяха - Завещание

Эско полагал, что во многих отношениях развод родителей вовсе не был таким уж сложным шагом, как то представлялось остальным. Потому что единственное, что продолжало их связывать, было семейное предприятие, и если бы он выкупил ферму, Сири и Пентти могли бы воспользоваться этим и разойтись. Потому что любви между ними больше не было.

Ее и не могло быть, думал он. Разве что давным-давно, в его детстве, но не потом и уж точно не сейчас.

Может быть, они так изменились из-за детей и всей той работы, которую им приходилось постоянно выполнять? Эско не понаслышке знал, как могут испортиться отношения между людьми из-за банального недосыпа, из-за постоянного присмотра за ребенком, который в любой момент может бесшумно выскользнуть из дома и пиши пропало, из-за рассерженных жен, которые ждут от своих мужей невозможного, из-за трудностей в общении, которые появляются, когда один любит говорить много, а второй слишком мало, из-за всего того, что случается, когда двое людей меняются, превращаясь из просто влюбленной пары в стремительно растущую семью.

А может быть, есть что-то еще, что не под силу понять и осмыслить ребенку, и что он сам смог осознать только сейчас, будучи взрослым и женатым? Нечто такое, происходящее только между мужем и женой, но никогда не затрагивающее детей. В том, что такое бывает, он не сомневался, пусть даже сам еще не пережил подобное. Он даже мысли такой не допускал, чтобы их с Сейей любви мог настать конец. Хотя на самом деле это, наверное, так просто, когда любви настает конец.

Как бы ни складывались наши отношения, всегда бывают такие моменты, которые можно даже сперва и не заметить, когда с ними столкнешься, но со временем, вспоминая прошлое, начинаешь понимать, что с нашей любви мало-помалу состругивали по крошечной частичке – все точили ее и точили, пока от нее не осталось ничего И любовь двух сердец превращается в рухлядь, в никуда не годную деревяшку.

В любой момент на совместном пути двух людей может возникнуть нечто такое, несчастливое, что повлияет на их брак и сделает его таким же несчастливым. Быть может, их союз с самого начала был обречен на провал, и они шли тупиковой дорогой, не имея возможности с нее свернуть. Возможно, так оно и было для них, для всех? Может, так вообще у всех?

От подобных мыслей Эско становилось нехорошо, волосы на затылке вставали дыбом, и на лбу выступал пот. Ничего он так не боялся, как оказаться в плену у своей участи без надежды что-либо изменить. Эско не хотелось в это верить. Больше всего на свете он хотел сам распоряжаться своей жизнью и судьбой. Не наступать на те же грабли, что и его родители. Впервые в жизни его переполнял спокойный праведный гнев, ощущение, что нужно торопиться, нужно действовать сейчас, и пусть только кто-нибудь попробует встать у него на пути.

Эско знал, что правда на его стороне. И если где-то там, наверху, есть судья, который будет решать в Судный день, кто прав, кто виноват, то он рассудит в пользу Эско. Пожалуй, нельзя сказать, что он имел моральное право на задуманное, но понятие нравственности оправдывало его в высшей степени. При этом Эско действовал совершенно самостоятельно, можно даже сказать, автономно, словно был один-одинешенек, и это ощущение было ему непривычно. Оно порождало новые, неизведанные чувства, но это были приятные чувства.

Отныне Эско – человек, который действует.

* * *

Сири вышла к нему в коридор. В стенах больницы, где все было таким стерильным и незнакомым, она казалось такой маленькой и потерянной, не то что дома, да и сама ситуация, в которой они оказались – сложная, нереальная. Движения матери были замедленными, словно она еще не полностью отошла от шока.

– Врачи говорят, что он проспит всю ночь. Они что-то такое дали ему, отчего он просто будет спать, но я все равно собираюсь остаться с ним – вдруг он проснется. Ты пока езжай домой.

Сири забрала сигарету у Эско и поднесла ее к своим губам. Это выглядело так непривычно – обычно мать никогда не курила.

Как же мне сказать ей, думал он. Ведь должен же я ей все рассказать.

Он протянул матери свою карманную фляжку, предлагая попробовать, но та лишь покачала головой.

– Мама, я должен тебе кое-что рассказать.

Она помахала сигаретой, избегая смотреть на него. Ее взгляд блуждал где-то очень далеко.

– Эско, Эско, это может подождать.

– Нет, я так не думаю.

Он уставился сверху вниз на свою маму, такую маленькую, такую… использованную, пришло ему на ум.

Поэтому он просто взял и сказал.

Сделал пару больших глотков из фляжки и рассказал о том, что он видел, что он слышал, и поведал ей о Пентти. Мать все так же слушала его с безразличным видом, будто пребывая где-то очень далеко. Словно это ее совсем не трогало. Только кивала и хмыкала в ответ.

Наконец Сири потушила сигарету, несколько раз ткнув окурком в пепельницу – словно маленькая птичка клюнула червячка.

Потом подняла голову и посмотрела на сына.

– Значит, теперь ты все знаешь, – сказала она и фыркнула, – ей-богу фыркнула едва слышно, но ему точно не послышалось, – и пожала плечами.

– Что ты хочешь этим сказать? Что ты все это время знала? И как долго это продолжается? Как ты вообще можешь с этим жить?

Слова вылетали из него как пули, и он не мог их остановить. Вопросы. Вопросы, пропитанные злостью.

Но она не хотела ему ничего рассказывать, это он сразу понял. Не хотела впускать его туда, в самую интимную сферу своей жизни, и он понял, что в тот же миг, как она решила так сделать, отношения между ними навсегда изменились. Он больше не сможет и дальше просто быть ее сыном, теперь они в каком-то роде стали ровней друг другу – друзьями, ну ладно, пусть не друзьями, но в любом случае их отношения теперь станут другими. Перейдут из категории «мать и дитя» в нечто иное. Но Сири ничего не сказала. Просто протянула руку к его фляжке и сделала пару глотков. После чего замолчала и молчала так долго, что Эско уже и не надеялся, что мать еще что-то скажет.

– Я уже давно знаю, – произнесла она тихо.

Ее взгляд вновь мерил пустоту больничного коридора, словно она видела там нечто, чего не могут увидеть другие.

– Я рано поняла, что мужчина, за которого я вышла замуж, был ненастоящим. Да, ненастоящим. Что с ним что-то было не так. Что он не был таким как я, как мы, как вся наша семья, что он действительно был совсем не такой, как парни из той деревни, откуда я родом. Но вначале именно эта его инаковость пусть и не будила во мне любви, но уж точно очаровывала и притягивала.

Сири снова рассмеялась, и Эско протянул руку, чтобы коснуться матери, но что-то заставило его остановиться.

– Я думала, именно эта его непохожесть на других спасет меня. Спасет от того существования, которое мне приходилось влачить. Но я ошиблась. Просто на смену одной тюрьме пришла другая. Но тут стали появляться вы. Один за другим, и я поняла, что именно вы и есть самое важное. Чтобы у вас были еда, крыша над головой и те возможности, которых никогда не было у меня.