Юстис Рей - Духовка Сильвии Плат [litres]

– Замолчи, – прикрываю раскрасневшееся лицо руками.

– А я серьёзно, Арго. Ты очень-очень-очень хороший человек. Я не прикалываюсь, – ты придвигаешься ещё ближе, так, что я ощущаю твоё дыхание, отчего вздрагиваю. – Я правда так считаю и верю в то, что когда-нибудь, возможно, скоро ты совершишь что-то великое.

Я морщусь, пытаясь одновременно не засмеяться и не заплакать.

– Я не герой. Никогда им не был и, вероятно, не стану, – отодвигаюсь, потому что не могу выдержать такой близости, зная, что это ни к чему не приведёт.

– Ты заслуживаешь искреннего сильного и вместе с тем простого чувства, понимаешь? Я слишком сложна, так же как и вся моя жизнь. В самом ужасном смысле этого слова. А должно быть просто.

Я начинаю отрицательно качать головой, сам поначалу этого не осознавая.

– Сид, просто не значит плохо. Просто – это гениально.

– Чувства не могут быть гениальными, они либо есть, либо их нет.

– Я не хочу чувствовать. Я уже чувствовала, ни к чему хорошему это не привело, поэтому теперь я подключаю мозг.

– Это тоже ни к чему хорошему тебя не приведёт.

Наш разговор снова прерывается. На этот раз довольными возгласами Пита.

– Я же говорил! – он не смеётся, но видно, что ликует. – А я тебе сказал, что голова не должна быть огромной. Это же очевидно. Видишь, он развалился из-за тяжести огромной башки.

– Зато у тебя он… глупый! – восклицает Молли обиженно, указывая на снеговика Пита.

– Но он всё ещё цел.

Молли морщится и убегает в дом. Пит недовольно фыркает, пытаясь исправить разрушенного снеговика, но тот не подлежит восстановлению.

– Вот видишь, что делает разум, – тихо говорю я.

Не дожидаясь ответа, я встаю и тихо ухожу в дом, чтобы попрощаться с Молли.

Каждый новый год я обычно начинаю с грандиозной уборки, а точнее, сортировки всех вещей – ненужные позже выкидываются. И так как моих вещей в тот год было немного, я забралась на чердак, где пылилась громаднейшая куча ненужного хлама. Хотя стоит признать, что там хранилось и множество полезных вещей, вот только ими по непонятной мне причине никто не пользовался.

Во время каникул чердак стал для меня главным местом в доме, потому что он был единственным уголком, в который я до этого не заглядывала. Я шла туда рано утром и уходила около полуночи. Там меня окутывали спокойствие и тишина, ведь, когда я туда забиралась, все знали, что меня лучше не трогать. Ну, или почти все.

Я написала о чердаке Синтии. После похорон мы с ней начали общаться с помощью тайной переписки. Она придумала шифр, которым мы обе научились пользоваться. Некоторые буквы обозначались просто: квадратами или кружками, другие сложнее. Конечно, наши письма не содержали никакой тайной информации, но мы всё равно не хотели, чтобы хоть кто-то мог их понять.

– Мне кажется, это самый пыльный чердак, который я когда-либо видела, – заявила она, проходя в глубь помещения. Я сидела на полу, перебирая старые вещи, включая и книги, которых, к моему счастью, было не счесть. Через окно в крыше я увидела, что на улице всё ещё падал снег.

– Почему ты здесь? – поинтересовалась я, поднимая на неё взгляд, хотя её приход меня ничуть не удивил.

– Как только ты написала, что у вас в доме есть таинственный чердак с кучей всякого хлама, я тут же поспешила к тебе, – она подошла к старому шкафу, проведя пальцами по пыльным корешкам книг. – Я люблю хлам, среди него часто находятся алмазы, которые можно превратить в бриллианты.

– Хм, алмазы не обещаю, но книг тут точно завались.

– Я просто возьму парочку и отстану от тебя, пока не прочитаю их, – усмехнулась она.

– Я не против того, что ты здесь, – и это была правда.

– Знаю, – ответила она, будто действительно знала.

Серьёзно взглянув на меня, она начала изучать книги, стоявшие на полках. Некоторые брала в руки, листала, соображая, стоит ли тратить на них время, на другие даже не обращала внимания.

В тот день на ней был светло-кремовый свитер крупной вязки и джинсы, но выглядела она гораздо лучше, чем могла бы я в самом шикарном платье. Иногда мне казалось, что хорошо выглядеть, несмотря ни на что, – её дар, причём не только выглядеть хорошо, но и чувствовать себя так же, словно не произошло ничего ужасного, словно она шёлк, с которого что угодно, любая беда скатывается вниз, не оставляя следа. Хотя я прекрасно знала, что её рана не зажила, знала, что до конца она не заживёт ещё очень долго, возможно, никогда.

– Как вам живётся с тётей?

– Каждый день чётко по уставу, даже дома, – призналась она и чуть улыбнулась, – зато нет криков и ссор. Том говорит, что нашей тёте нужно баллотироваться в конгресс. Она навела бы порядок в любой стране.

Я тоже усмехнулась. Мне не нравилась директриса Тэрн, но в отсутствии дисциплины ей не откажешь.

– Ты скучаешь по отцу? – и почему я это спросила?

– Я давно скучала по нему. По нему прежнему. Но после смерти матери он кардинально изменился. Только и делал, что пил и кричал. Иногда бил нас. Он говорил мне такие обидные вещи, что я его практически возненавидела. И в то же время я жалела его. Можешь не поверить, но я любила своего отца. Я продолжала давать ему шансы исправиться, несмотря на всю ту боль, что он причинил мне. Однако он так и не смог свыкнуться с мыслью, что мамы не стало… – тяжело вздохнув, она продолжила: – Я жалею, что всё так вышло, я каждый день молю бога простить меня, но… в глубине души я рада, что он умер. Мне стыдно за это чувство, но я ничего не могу с собой поделать. Мой настоящий отец, тот, которого я любила, умер уже давно. А то тело, что мы похоронили… это был не он. Я думаю, он сам этого хотел, потому что всё не могло так продолжаться.

Я понимала Синтию, ведь чувствовала то же самое к своей матери: я любила её, но, когда она ушла, бросив нас, возненавидела. Однако я никогда не желала ей смерти.

– А ты… я не знаю, стоит ли спрашивать, но ты в порядке?

– Я так… так… – покачав головой, чтобы сосредоточиться, я продолжила: – почему мне кажется, будто всё, произошедшее с тобой, было со мной? Почему мне так нехорошо?

– Потому что для тебя это варварство. Это и было варварством. А я привыкла. Давно привыкла, именно поэтому всё это продолжалось так долго.

Я не нашлась, что на это ответить.

– А как Сид? Похоже, для него это особенно тяжело.

– Тебе стоит спросить об этом у него.

– Вы с ним не общаетесь?

– Общаемся, но не так, как прежде. Вероятно, между нами уже никогда ничего не будет как прежде.

– Почему?

– Он ненавидит меня за то, что я втянула его в это.

Синтия отрицательно покачала головой.

– Он тебя не ненавидит, – она внимательно с горечью посмотрела на меня, – он тебя любит.