Коллектив авторов - Удивительные истории о мужчинах

Голодать, как видите, особо не приходилось. В гороховой каше, шоколаде и шпротах недостатка не было. Правда, из-за жары есть совсем не хотелось. И это хорошо, потому как горохово-шоколадная диета весьма отрицательно сказывалась на скрытности подводной лодки. После отбоя начинала звучать такая канонада, что я всерьез опасался, как бы в седьмом отсеке не сорвало с креплений аварийный люк. Кроме того, существовала опасность, что вражеские акустики могут нас запеленговать по демаскирующим признакам. Страдало, конечно, и качество воздуха, но я лично не испытывал от этого ни малейшего дискомфорта, потому как вскоре навострился спать в противогазе.

Но нельзя сказать, что все было совершенно безоблачно. Некоторые мелкие неудобства все же омрачали наше увлекательное путешествие вблизи экзотических островов. Хотя командир иногда и давал поглазеть в перископ на зеленеющие вдали берега, но это только раззадоривало воображение, и все остальные достопримечательности приходилось домысливать самому. Убогий рацион также давал о себе знать. От шоколада очень скоро стало тошнить. Вид и запах шпрот и сегодня вызывает у меня чувство отвращения. На гороховую кашу я с тех пор смотреть не могу. Но если без еды худо-бедно можно прожить неделю, а то и две, то без воды в такую жару долго не протянешь. Залапанный грязными руками дюралевый чайник с подсоленной водичкой постоянно ходил по кругу. К его изогнутому носику то и дело приникали жаждущие уста. Неприкосновенные запасы воды, хранящиеся в аварийных бачках, подвешенных к подволоку в каждом отсеке, были опрометчиво выпиты в первые же дни плавания. Последний такой бачок по-настоящему пресной воды доктор успел спасти, и сейчас он находился в каюте старпома, под кроватью, опломбированный, рядом с канистрой спирта, и хранился на всякий непредвиденный медицинский случай.

Но и отсутствие нормальной пресной воды было бы нипочем, если бы не изматывающая жара. Для экономии электроэнергии и соблюдения режима тишины системы кондиционирования и вентиляции не включались. Эрдэушки, вырабатывающие кислород, раскалялись как печки-буржуйки, и к ним было не подойти, коробочки КПЧ на подволоках аккумуляторных отсеков, нейтрализуя водород, так же разогревались — пальцем не тронь. Все это создавало эффект хорошей русской бани, жаркой и влажной, после которой, правда, невозможно было выйти на улицу, упасть в снег, облиться ледяной водой и испытать, таким образом, неземное блаженство.

Конечно, за полгода, проведенных в тропиках, к жаре мы уже успели привыкнуть, но в этом походе жара была какая-то особенная. Вроде и температура в отсеках не поднималась выше обычных значений, но порой хотелось лечь и сдохнуть, чтобы тебя положили в цинковый ящик, засыпали льдом, чтобы не протух, поместили в холодную провизионку да так и возили до самого возвращения на Родину, а потом закопали где-нибудь за полярным кругом в вечной мерзлоте.

Не спасали от жары и редкие всплытия. Наоборот. Подчас становилось еще хуже. Всплытия происходили по ночам. Начиналась зарядка АБ. Запускались дизеля, подключались в режиме генераторов электромоторы. Все это крутилось, ревело, нагревалось и еще больше повышало градус в отсеках. Тяжелей всего приходилось электрикам в шестом, где температура поднималась порой до совершенно неприличных значений. При движении же в подводном положении под РДП (в режиме работы дизеля под водой) ад плавно перемещался в дизельный отсек. К концу заряда батареи столбик термометра там порой подходил вплотную к пятидесяти. После того как в пятом получила тепловой удар и, подрыгав лапками, скоропостижно скончалась крыса, доктор окружил мотористов особой заботой. Во время наиболее тяжелых вахт он сам находился в отсеке со своим неотложным чемоданчиком в готовности откачать любого павшего бойца и героически потел вместе со всеми. Такова была его беспокойная натура — всегда быть на переднем крае. У нас же в седьмом температура редко поднималась выше 40 градусов, и половина экипажа ходила к нам передохнуть — охладиться. Вторая половина ходила в первый отсек — там, сказывали, было совсем холодно, не больше тридцати пяти, — настоящий курорт.

Некоторое облегчение наступало при погружении на глубину, близкую к предельной, что иногда приходилось делать для обеспечения более качественного гидроакустического наблюдения. На глубине 250 метров температура воды на несколько градусов отличалась от той, что была при поверхности, и через какое-то время это начинало ощущаться. Не поверите, но в тех условиях разница даже в два-три градуса существенно влияла на самочувствие. Но командир сказал, что теперешняя жара — херня: вот когда он в начале восьмидесятых ходил на одиннадцать месяцев в Индийский океан, тогда было действительно жарко. Один раз на подходе к Сокотре разразилась песчаная буря, невозможно было открыть рубочный люк, песок проникал везде, скрипел на зубах. Нельзя было даже запустить дизеля — абразивная пыль быстро вывела бы их из строя. Пришлось погружаться и несколько суток болтаться под водой на разряженной аккумуляторной батарее. Вот тогда-то, сказал командир, было по-настоящему жарко. Сказать честно, не поверил я командиру, потому как был уверен, что жарче уже не бывает. Моему далеко не хилому организму вполне хватило и месяца такой жизни, чтобы превратиться в форменного доходягу. Взвесившись по возвращении на базу, я обнаружил, что пяти моих честно нажитых килограммов как не бывало.

Но ни однообразное питание, ни отсутствие нормальной питьевой воды, ни даже изматывающая жара не досаждали больше всего. Лично для меня самым серьезным испытанием оказалась невозможность соблюсти элементарные правила личной гигиены. Постоянно влажное липкое тело нещадно чесалось и покрывалось прыщами во всяких, порой труднодоступных, местах. Зуд не давал покоя ни днем ни ночью. Устраиваясь где-нибудь посидеть, люди инстинктивно занимали место так, чтобы можно было поелозить, потереться спиной. Акустики, которым на вахте подолгу приходилось сидеть неподвижно, выходили из рубки полосатые, как зебры: струйки пота, стекающие по грязному телу, промывали на коже светлые полосы.

Возникали новые модные течения: вдруг все стали вязать галстуки из полотенец. Через какое-то время полотенце набухало. За день его несколько раз приходилось отжимать. На следующий день полотенце начинало пахнуть, еще через день приобретало стойкий запах мочи. Свое, кстати, не воняло.

О том, чтобы принять полноценный душ, приходилось только мечтать. Даже морской водой на этот раз помыться становилось проблематично. Так как плавание вблизи неприятельских берегов было скрытным, то всплывали редко. Следовательно, спасительный надводный душ в ограждении рубки с живительной забортной водой был нам недоступен. Единственный шанс заняться личной гигиеной предоставлялся раз в трое-четверо суток во время зарядки аккумуляторной батареи. Благодаря специальному шампуню, пенящемуся в морской воде, иногда неплохо удавалось помыться. Но случалось, что за ночь не у всех получалось это сделать — кто-то на вахте, кто-то не успел. Тогда и приходилось оставаться противно липким и немытым неделю, а то и две. Впоследствии на мужчин, которые не могут прожить без душа, которые, как бабы, моются каждый день, а особенно — которые потом сушат голову феном, я стал смотреть с подозрением.