Ренита Де Сильва - Под небом Индии

Дни шли, превращаясь в годы. Между девушкой, которой она стала сейчас, и девочкой, которой была когда-то, простиралась целая жизнь. Мэри стала частью новой семьи, которая со временем превратилась в единственную семью, которую она знала. Английская девушка в английском доме, похоронившая свое яркое прошлое.

– Время шло, и ты перестала уходить в себя. Расцвела. Однако иногда неосторожно сказанное слово будило в тебе воспоминания – частичку мира, который ты подавляла. У нас всякий раз перехватывало дыхание, но тебе всегда удавалось с этим справиться. До визита майора Дигби. – В сдержанном голосе тетушки послышалась горечь. – Полагаю, это должно было когда-нибудь случиться. Ты не могла всю жизнь подавлять свои воспоминания, хоть мы и надеялись…

– Я хотела бы снова его увидеть.

Тетушка выглядела удивленной.

– Что, прости?

Все эти годы Мэри делала то, что от нее ожидали. Она была послушной и, чувствуя себя в долгу у тети и дяди, никогда с ними не спорила и ничего у них не просила.

Однако теперь это чувство исчезло. Осталась лишь жгучая боль.

– Майора Дигби. Я хотела бы с ним встретиться.

– Ты уверена?..

В голосе тетушки впервые прозвучала нерешительность.

– Да, – резко и коротко ответила Мэри. Она пока что была не готова простить тетушке ложь. – И я желала бы получить книги моего отца. Думаю, теперь я готова их прочесть.

Тетушка молча кивнула. Теперь настала очередь Мэри удивляться. Удивляться тому, как легко та капитулировала.

– Я распоряжусь, чтобы книги твоего отца вернули в библиотеку. И на следующей неделе приглашу майора Дигби на чай.

Сита

Большой побег. 1927 год

Сита пряталась среди джутовых мешков, сдерживая тошноту, которую вызывал у нее острый запах навоза и бобов. Где-то полчаса назад ей удалось забраться сюда через маленькое грязное окно, и теперь она глядела сквозь него на калейдоскопический завораживающий мир, проносившийся мимо нее. Мешков вокруг Ситы было столько, что они мешали ей дышать, не говоря уже об исходившей от них вони.

Шум, суета. Носильщики с багажом, торговцы, расхваливающие свой товар. Британские сахибы в выглаженных костюмах и с набриолиненными волосами, сопровождаемые всевозможными слугами, несущими их сумки и прочие вещи. Мемсахиб в ниспадающих свободными складками платьях и причудливых шляпках всех цветов радуги. Одна из этих шляпок была настоящим цветником, другая – самым что ни на есть фруктовым садом, привлекавшим мух, даже несмотря на то, что фрукты были всего лишь муляжами. Мемсахиб и сами были подобны экзотическим цветам, с трудом переносившим безжалостное индийское солнце; с их бледных лиц градом стекал пот, смывая нанесенные на щеки румяна. С изможденным видом леди ожидали, пока служанки отыщут их вагоны.

У знатных женщин, одетых в сари, лица были прикрыты вуалями, но это не мешало им раздавать команды сопровождавшим их слугам. Впереди шли их мужья в сопровождении собственных многочисленных слуг.

Пассажиры третьего класса садились в свои вагоны, вскакивали на подножки и расталкивали друг друга, спеша попасть внутрь.

«Так тесно, что нельзя даже вздохнуть от запаха чужого пота», – отвечали на расспросы Ситы слуги Кишана, ездившие с ним в школу.

«А вам не было дурно?»

«Было, но что поделать? – пожимали они плечами, жадно отпивая приготовленный поварихой чай с молоком и кардамоном. – На каждой станции нам приходилось пробиваться наружу, чтобы принести господину чай и еду».

«Зато на станции можно было набрать в легкие побольше воздуха», – говорил еще один слуга, запихивая в рот ладду размером с кулак Ситы.

Девочка завороженно смотрела, как он, не уронив ни крошки, поглощает сладкий шарик в два приема.

«Да, но потом нам приходилось снова пробиваться внутрь и стоять с кем-нибудь нос к носу до следующей станции».

Изначально Сита планировала поехать третьим классом, однако, услышав этот рассказ, изменила свое решение. Она была рада, что ей удалось забраться в товарный вагон (в котором, судя по запаху сена, навоза и бобов, перевозили корм для лошадей), ведь, если бы вагон был багажный, кто-нибудь из слуг, затаскивавших туда вещи своих хозяев, наверняка нашел бы ее, а то и вовсе случайно пришиб бы тяжелым чемоданом, которые, как Сита успела заметить, слуги часто просто забрасывали внутрь, если хозяева этого не видели.

От досады девочка сжала кулаки. Ей хотелось быть на платформе, среди людей, а вместо этого приходилось украдкой выглядывать из-за джутовых мешков. Сита была просто не в силах сдержать гнев.

Под ее окном проходили одетые в лохмотья дети-попрошайки со впалыми щеками и голодными глазами. Они протягивали руки, прося подаяния. Некоторые несли своих младших братьев и сестер.

Над киоском, у которого толпились люди, пившие сладкий как мед кофе с толстым слоем молочной пены, поднимался пар. Кишан часто рассказывал сестре об этом кофе.

– Ничто не сравнится с кофе на станции, Сита, – говорил он. – Уж не знаю, что они в него кладут, но Сави не может приготовить дома такой же, хоть я и описывал ей процедуру и она пыталась это повторить. Его подают в крошечных стаканчиках, не больше моего среднего пальца, и этот кофе очень быстро заканчивается. Слишком быстро.

В животе у Ситы заурчало от голода, несмотря на исходивший от джутовых мешков тошнотворный запах.

– Вор! – послышался крик, и на платформе поднялся гам.

Один из детей-попрошаек, укравший из киоска самосу, промчался мимо окна Ситы. За ним гналась толпа мужчин.

«Беги!» – подумала Сита. Мальчик был очень проворным. Он петлял между ногами, переворачивая багаж. Мемсахиб костерили своих слуг за то, что вещи разлетались по грязной платформе.

Через некоторое время Сита увидела, что мужчины возвращаются без маленького воришки, и облегченно вздохнула.

Ее тоже рано или поздно поймают. И тогда ее ждут большие неприятности. Но…

С тех пор как погибли родители Мэри, жизнь Ситы стала невыносимой. Никакой возможности вырваться из дома, никаких еженедельных визитов к Мэри, никакой свободы, никаких взятых у подруги книг, которые могли бы скрасить монотонность существования.

Обвинение, прозвучавшее в словах Мэри, когда они виделись последний раз – в день аварии, ранило Ситу больше, чем она готова была признать.

«Ох, Сита, зачем? Зачем ты заставила их туда поехать? Если бы не ты, они сейчас были бы живы…»

«Она не это имела в виду», – утешала потрясенную Ситу ее служанка по пути домой, сидя рядом с ней.

Однако в последовавшие за этим бесконечные недели Сита вновь и вновь задавалась вопросом, не были ли слова Мэри правдой. В конце концов, отец Ситы всегда повторял: «Появившись на свет, ты принесла несчастье, и я до сих пор за это расплачиваюсь».