Юрий Берков - Записки атеиста

— Живу… хорошо. Нормально живу. В семье…

Александр вздохнул, и начал было рассказать Тане о космонавте Раковском, но рассказа не получилось.

Вскоре они зашли за сараи. Неожиданно Таня порывисто обняла его.

— Поцелуй меня. Помнишь, как мы целовались тайком от Димы?

Александр слегка опешил, но нагнулся и поцеловал Таню.

— Ещё, ещё. Ты не стесняйся!

Их губы слились в долгом поцелуе. У Саши перехватило дыхание. Закружилась голова. Он плохо соображал от волнения. Таня прижалась к нему и, глядя заплаканными глазами, с каким-то душевным надрывом сказала: — Ну что же ты… Смелее… Возьми меня… Как Дима! Ну!

— Нет, что ты! — промямлил Саша. — А как же Дима?

— Да нет больше Димы! Не надо больше о нём. Я хочу быть с тобой!

— Но я не могу… не могу предать его…

— Кого? Ведь нет же никого!

— Но ты должна быть вена его памяти… Хоть какое-то время… Нельзя так сразу… Грех.

Глаза у Тани потухли. Она выпустила Сашу из своих объятий и горько усмехнулась.

— Ну что же… Может ты и прав. Прости меня. От горя я потеряла голову. Хотела забыться с тобой… Другой бы не отказался на твоём месте… Ко мне многие теперь клеются.

— Вот и трахайся с ними! — зло сказал Александр.

— Другие мне не нужны. Я хотела тебя. Неужели ты меня ни сколько не любишь?

— Дура! — в отчаянии крикнул Саша. — Я хочу, чтобы у нас всё чисто было! Подожди немного. Не могу я сейчас… Так сразу…

— Ты ещё придёшь?

Саша молчал.

— Если придёшь, то я буду ждать. Понял? Обещай мне, что придёшь.

— Приду, — сказал Александр. — Только и ты ни с кем ни-ни.

— Даю слово.

— Ладно. Верю… А теперь мне надо идти… Пока. Пусть всё пройдёт, всё успокоится. Тогда я приду.

Они расстались. Таня с тоской посмотрела вслед уходящему парню.

Из детского дома Александр вернулся сам не свой. Он был ошеломлён и потрясён происшедшим. Случившееся не укладывалось в голове.

«Как это я мог так беззаботно отдыхать на даче у Раковских, когда здесь творилось такое?! Почему я ничего не почувствовал, не догадался? А Таня! Как она себя вела!? Как ей не стыдно? Всего неделя прошла, как не стало Димы, а она уже ищет другого! Впрочем… она выбрала меня, а не кого-нибудь другого. Ясно, что я ей не безразличен… Конечно, ей тяжело, её можно понять… К кому же ей идти со своим горем? Но нельзя же так сразу! Ведь она любила Диму. Они собирались пожениться. Впрочем, бог ей судья. Тут можно потерять голову. Нечего её винить. От горя она сама не знала, что делала. Хорошо, что я не поддался соблазну, не омрачил память друга. Да и она, наверное, рада, что осталась чиста перед Димой, не согрешила со мной. Пройдёт время, всё уляжется, успокоится и тогда можно будет снова прийти в детский дом. И мы сможем побыть вдвоём уже, не стыдясь своих отношений. Ведь во сне мы уже столько раз были вместе!»

Юля заметила подавленное состояние Саши и спросила в чём дело? Он рассказал ей всё. Она выслушала его и тоже расстроилась. Юля хорошо помнила обоих мальчиков, и они понравились ей.

— Ты видишь, к чему приводят дурные наклонности? Как ребята сами ломают себе жизнь из-за глупости, невоспитанности! Хорошо, что ты ушёл из детского дома. Неизвестно чему бы там тебя научили твои друзья. Мог бы и ты оказаться на их месте.

— Нет. Больше я никогда не буду воровать. Это так стыдно! Да и зачем? У меня и так всё есть.

— Я рада, что ты это понял.

Юля погладила волосы Саши, прижала к груди его голову. Ему стало хорошо и спокойно, как когда-то с мамой.

Москва. Квартира Раковских.

Наступил день отъезда Сергея и Юли. Билеты на скорый поезд Москва — Орёл были заказаны накануне по телефону.

Через полчаса вертолёт Раковского приземлился на привокзальной площади. Сергей и Юля тепло попрощались с гостеприимными хозяевами, с Сашей, и отправились за своими билетами. Через час они уже сидели в поезде, который уносил их на юг.

За окном мелькали станции, полустанки, встречные поезда, путепроводы. Потом пошли бесконечные поля, луга, фермы, изредка прерываемые массивами леса, реками, озёрами. Всё мелькало как в калейдоскопе. Юля смотрела в окно и узнавала не раз уже виденные пейзажи, говорившие о скором свидании с домом, с родителями. Она вспоминала мать, отца, брата Юрку, его жену Лену, племянника Серёжку, но к радости встречи примешивалась лёгкая тревога, беспокойство. Как-то встретят её родители, как они примут Сергея?

Сергей тоже смотрел в окно и думал о своём. Он вспоминал институт, товарищей, Андрея. Ему уже надоело безделье, которое именуется отдыхом и вся эта сытая, беззаботная и удобная жизнь, скрашиваемая лишь близостью Юли да сменой привычной обстановки далёкого провинциального Найска. Он уже тосковал по институту, по своей лаборатории, по научной работе. В голове его зрело несколько оригинальных идей относительно информационной модели генома и ему не терпелось обсудить их с Андреем, с профессором Лебедевым. Одним словом, в отпуске он жил ожиданиями. Ожиданием знакомства с Юлиными родителям, ожиданием интересной научной работы в институте и, наконец, ожиданием рождения своей дочурки, которая наполнила бы его жизнь новыми приятными заботами, нежностью и любовью.

Его отношения с Юлей теперь не имели той яркой эмоциональной окраски, как раньше. Сергей уже не горел тем неодолимым любовным жаром, который ещё недавно был смыслом и содержанием его жизни. Их отношения стали ровными, спокойными и удобными. Сергея вполне устраивала их тихое семейное счастье, сексуальный комфорт и душевное равновесие. Его любовь к Юле как бы тихо дремала, нежась в тепле и уюте. Он уже не замечал её, как не замечают привычную и удобную одежду. Однажды Сергей даже испугался, решив, что незаметно для себя разлюбил жену. Но стоило ему лишь на мгновение представить, что её нет рядом, что он опять одинок, как тут же в душе проснулся страх, растерянность и чувство утраты чего-то самого дорогого и близкого. Сергей понял, что он не может жить без Юли, что он по-прежнему любит её, только эта любовь теперь стала спокойной, привычной. Она уже слилась с сердечной дружбой, взаимной привязанностью и чисто родственными узами.

Юля оформила декретный отпуск, и занятия в институте теперь откладывались как минимум на год. Ей было жаль прерывать учёбу, расставаться с привычной студенческой аудиторией, но жизнь, природа, требовали от неё исполнения своих материнских обязанностей, и она не могла противиться этому. Законы природы важнее законов человеческих, важнее материальной выгоды и мудрее «здравого смысла». Вот и сейчас, сидя в мягком кресле вагона и поглядывая в окно, она думала о ребёнке. Она чувствовала его, она мысленно разговаривала с ним, ласкала его и старалась представить, каким он будет, когда появится на свет.