Давид Фонкинос - Две сестры

И она вышла из кабинета, не дав Бертье времени на ответ. Она боялась, что после такого конфиденциального разговора он захочет воспользоваться обстоятельствами и пригласит ее поужинать.

Теперь Матильда ясно понимала одно: она будет страдать, погружаться в депрессию, терпеть жизненные невзгоды, но у нее есть надежное пристанище, где она сможет укрыться от жестоких нападок судьбы. Этим пристанищем был выпускной класс с литературным уклоном, там ее ждали любимые ученики.

И этот класс ответил Матильде такой же любовью. Ребята встретили ее радостными улыбками, спросили, хорошо ли она себя чувствует, и взяли с нее обещание, что такое больше не повторится, ведь в конце года их ждал бак [17] Бак ( фр . bac) – экзамен на степень бакалавра в выпускных классах французских лицеев. . Особенно довольным выглядел Матео. Словом, сомневаться не приходилось: здесь ее искренне любили. Но заменит ли любовь учеников любовь мужчины? И поможет ли ей хорошее отношение тридцати подростков забыть об измене Этьена? Матильде казалось, что эти лица, обращенные к ней, составляют головоломку, и, только собрав воедино все ее части, она получит ответ на все свои вопросы.

А пока нужно было вернуться к «Воспитанию чувств».

В самом начале романа, когда Фредерик Моро встречает на пароходе мадам Арну, он хочет все узнать о ней. И автор подчеркивает, что это желание кажется гораздо более важным, чем обладание этой женщиной. Знать куда важнее, чем обладать. Матильда призвала класс к тишине, чтобы прочитать следующий отрывок: «Стремление к физическому обладанию уступало место более глубокому стремлению – болезненному интересу, которому не было пределов».

Матильда несколько раз повторила это выражение – «болезненный интерес», – сделав паузу, чтобы оно дошло до сознания каждого ученика.

В классе стояла тишина. Казалось, все воспринимают эту цитату с благоговением. Там и сям ее повторяли еле слышным шепотом. Затем преподавательница коротко объяснила, что в этих словах заключается нечто удивительно современное: ведь это желание все узнать о жизни другого человека стало невероятно актуальным в наши дни. Разумеется, Матильда подразумевала то, что ей самой недавно довелось пережить, – в частности, это неодолимое стремление своими глазами увидеть Ирис. Вот и Фредерик – поскольку он ровно ничего не знал о мадам Арну – чувствовал то же самое, попав в неостановимую круговерть чувств, побуждающих человека открывать для себя то, чего он еще не знает, и узнавать то, что еще не открыто. Все мы никогда не удовлетворяемся тем малым, что знаем о своих любимых.

Через несколько минут Матильда нарушила тишину, которая уже становилась тягостной, сказав: «У нас осталось еще тридцать минут, и я хотела бы, чтобы каждый из вас написал короткое резюме по поводу этого выражения – „болезненный интерес“. Объясните, как вы его понимаете. И будьте, как всегда, свободными в своих оценках».

Тем же вечером, лежа в постели, она прочитала эти сочинения. Одна из учениц написала: «Каждое глубокое чувство рано или поздно преображается в боль».

Минуло несколько дней, но ничего значительного не происходило. Когда Матильда оставалась одна, душевная боль по-прежнему мучила ее и, похоже, не собиралась отступать. Но теперь ей иногда удавалось во время уроков не думать об Этьене целых две или три минуты, и эта передышка доставляла ей несказанное облегчение. Увы, все остальное время он прочно занимал ее мысли, словно хозяин покинутой квартиры.

Этьен не отвечал на письма Матильды, но вовсе не из жестокости – ему просто нечего было ей сказать. Его решение было принято; оно, конечно, наделало бед, но чем он мог оправдаться? Продолжать видеться с Матильдой значило только растравлять ее рану. Разрыв никогда не бывает безболезненным. Однако все это не мешало ему думать о ней. Более того, ему даже иногда случалось жалеть о своем выборе. О, конечно, не сильно, слегка: в те минуты, когда ему вдруг не хватало ее, когда он вспоминал, как они дружно смеялись над одним и тем же, когда его осаждали обрывочные воспоминания, лишенные теперь их общего прошлого; ибо воспоминания тоже страдают от разлуки своих обладателей: они раздваиваются, и прошлое теряет былые очертания. Однако чаще всего Этьен ликовал при мысли о том, что возродился к новой жизни [18] Ужасное выражение, создающее впечатление, будто человек был мертв в браке с предыдущей женщиной! . Ему казалось, что каждый следующий день сулит им с Ирис новые, невиданные радости. Его восторгало буквально все: обед в ресторане, наедине с Ирис, казался ему чудом из чудес; плохой фильм вызывал восторг, даже дожди и те теперь обходили его стороной.

В конце концов Этьен все же написал Матильде: «Прости, что не отвечал. Мне казалось, что так будет лучше. Надеюсь, ты в порядке. Я часто думаю о тебе. Пишу еще и по другому поводу: как ты считаешь, я могу зайти повидаться с тобой? Хотелось бы поговорить. Этьен».

Матильда без конца читала и перечитывала это сообщение. Анализировала каждое слово. Теплую фразу «Я часто думаю о тебе» беспощадно перечеркивала скупая холодная подпись «Этьен», перед ней не было ничего – ни обычного «Целую», ни другого знака симпатии. Своей сдержанностью это письмо напоминало толкования священных религиозных текстов: Этьен так же тщательно взвесил каждое написанное слово перед тем, как послать письмо; он хотел выразить свои чувства, но так, чтобы не пробудить у Матильды надежды на его возвращение. Это было не письмо, а приговор. Тем не менее сам факт получения этих нескольких слов так воодушевил Матильду, что она начала разрабатывать сценарий их возможного примирения. Он хочет ее видеть, говорить с ней! О, разумеется, она предусматривала и другой вариант. Вполне возможно, он хочет объявить ей, что Ирис ждет ребенка, а почему бы и нет; но в глубине души она все же надеялась, что Этьен вернется. Она была в этом убеждена. Слишком сильно они любили друг друга. Как же можно вдруг перестать любить?! Нелюбовь – это выдумки разочарованных. А тут все было понятно: та вернулась и вскружила голову Этьену, но теперь он опомнился, уразумел наконец, что с этой вертихвосткой нельзя иметь дело, строить прочные отношения, – ведь однажды она уже сбежала от него, так почему бы ей не сбежать еще раз?! Упоение этим новым чувством неизбежно померкнет – рано или поздно, конечно, но обязательно померкнет, – и от первых восторгов останется лишь бледная тень.

Разве можно сравнить это с их любовью, которую ни разу ничто не омрачило? Как часто они с Этьеном смеялись над парами, которые то и дело ссорились; эти глупцы не понимали, что любовь невозможна без взаимного уважения, что нужно каждый день любить, как в первый. И когда один из них раздражался, другой спрашивал: «Разве ты мог бы так разговаривать со мной в начале нашего романа?» И вот шел год за годом, а это постоянное стремление быть нежным и внимательным к другому не ослабевало. Да, Этьен ее бросил, но бросил по особой причине, которая не имела ничего общего с теми банальными поводами, которые разлучали других, уставших от совместной жизни, надоевших друг другу. А Матильда была абсолютно уверена, что у них с Этьеном ни того ни другого не было и не будет. И сейчас, вооруженная этой уверенностью, частично вполне справедливой, она убеждала себя, что их любовь просто обречена на возрождение.