Авраам Иегошуа - В поисках личности. Рассказы современных израильских писателей

Теперь на смену всему пришло какое-то мутное и тупое чувство. За несколько метров до нужного дома ноги застопорились напрочь. Она завернула в кафе и села. Небо садилось на Гринфилд, как хамелеон, меняя оттенки от светлого к серому, от серого к темному и так до тех пор, пока в городе не вспыхнули, как по команде, огни и не залили его ровным желтым светом. Иохевед Шиф встала, прошла то что осталось, и остановилась у входа в подъезд. Поправив шляпу, съезжавшую на лоб, она заглянула сквозь железную решетку со множеством завитушек. Уже хотела войти, но ветви решетки разбухли и разрослись, преградив ей путь, как врата заколдованной пещеры, которые открываются только тем, кому известно заветное слово. Гута стала совсем маленькой, будто кто-то ловким ударом вогнал ее в землю. Она была теперь ростом с Иохевед, ниже швабры, которую держала в руках. В парадное вошел человек. Гута поклонилась ему, проводила до лифта, открыла дверь и вернулась к окну, которое она начала протирать. Иохевед Шиф отошла от двери и прищурилась. Слеза пробежала по проторенной борозде через всю щеку к подбородку. Пришлось схватиться за дерево, чтобы сохранить равновесие. Вот и все, — шуршали шины автомобилей; вот и все, — мигали неоновые огни. Рядом был магазин готовой одежды «Сэмюэль и сыновья».

Она утерла слезы, оправила платье и зашла в магазин. Поздоровалась и, получив ответ, спросила, говорит ли хозяин на идиш.

— А то как же, — проклекотал Сэмюэль-сын. — Если я не говорю на идиш, так кто вообще говорит?

Иохевед Шиф начала, как обычно, с извинения за беспокойство, которое она ему причиняет. Потом рассказала, что только сегодня утром приехала из Эрец-Исраэль и хочет его кое о чем порасспросить.

— Добро пожаловать в Гринфилд-Сити, — расцвел Сэмюэль-сын. — Если я не могу рассказать все о Гринфилд-Сити, так кто вообще может?

Тогда она приобрела кое-какие мелочи для соседок и, пока он заворачивал покупки, спросила, что это за женщина живет в высоком доме напротив; ну, та, которая протирала стекла, когда несколько минут назад открылась парадная дверь.

— Во-первых, — улыбнулся Сэмюэль-сын, — дом напротив совсем не высокий. Может, это у вас там… Всего-навсего восемь этажей. А старушку зовут Гута Кимель, или Лимель, или что-то в этом роде. До переезда в Гринфилд она мыла посуду в каком-то ресторане в Нью-Йорке, а когда постарела и руки уже не выдерживали воды, ее пожалел мистер Дэниэлс. Он владелец этого дома и многих других домов и магазинов. Вот он и дал ей эту работу. Наверное, обедал в том ресторане — увидел ее и пожалел. Евреи всегда так. Вы же знаете. Она живет в подвальном помещении, получает какие-то гроши. Главное, не висит на шее у социального обеспечения и не просит подаяния.

Потом он спросил, а почему она, собственно, так интересуется этой Кимель, или Лимель, или что-то в этом роде.

Ей показалось, что она ее откуда-то знает. Проходила и подумала — а вдруг. Евреи кочуют с места на место и часто, бывает, находишь знакомых там, где не ждешь.

— Точно, — сказал Сэмюэль-сын. — Мой отец Мозес Сэмюэль, пока не открыл тут магазин, исколесил все северные штаты, торгуя продукцией разных фирм.

Когда она собралась уходить, унося под мышкой хорошо упакованный сверток, он вышел из-за прилавка и, провожая ее к двери, вспомнил:

— Минутку! Про эту самую Кимель, или, может быть, Лимель, или что-то вроде того…

— Да? — остановилась Иохевед Шиф.

Пять лет она работает здесь консьержкой. Время от времени, примерно раз в месяц, она заходит в его магазин и просит ткани, одежду и все такое прочее. Чтобы подешевле, но отличного качества. (У «Сэмюэля и сыновей» все товары отличного качества!) Но он знает, что в кармане у нее не густо, и уступает за полцены. Да какие там полцены — просто задаром. Достает со склада всякое старье и отдает ей. Сейчас мода меняется с недели на неделю, так зачем же держать на складе — только крыс разводить. А около года назад принесла большую картину, что-то синее с белым и серым, все в каких-то точечках и штришках. Сказала, что это вид Хайфы, писанный маслом, что она его в свое время получила в подарок, а сейчас хочет дать ему в счет вещей. Он взял и повесил в спальне. Он ведь старый сионист. Зачем ей эти вещи каждый месяц? — как-то спросил ее он. Для сестры в Эрец-Исраэль, там очень трудно живется. Ну, что ж, — сказал он, — я шлю туда доллары, а вы — неновые вещи.

— Приятного времяпрепровождения в нашем Гринфилде! — крикнул ей вслед Сэмюэль-сын.

На неделю мир для Иохевед Шиф замкнулся на пятачке перед железной решеткой. Она уже знала, что не уедет из Гринфилда до срока и не бросится Гуте на шею. Знала, что по истечении срока вернется к своим котам и будет по-прежнему получать посылки от Гуты и отвечать ей той же монетой. Прищурившись, Иохевед всматривалась в каждую линию ее одряхлевшего тела, запоминала каждую морщинку, вбирала в себя каждый шаг, каждый кивок, каждую улыбку, адресованную входящим в кабину лифта. Ходила следом, надвинув шляпу, а когда замирало сердце, прикрывая лицо руками. Наспех перекусив, возвращалась на пост против решетки со множеством завитушек. Небо садилось на Гринфилд, лебезя перед ней и меняя цвета, чтобы она оценила его красоту и усердие, но, не дождавшись доброго слова, обиженно тушевалась. Прошлого не было. Прошлое нахлынет потом, на корабле, и подбавит соли соленой морской воде. Было только многочасовое стояние неизвестно зачем и для чего и потухший, потерянный взгляд. Однажды мелькнула мысль — пробраться в Гутин подвал и посмотреть на медные украшения, серебряные подсвечники, деревянных верблюдов и открытки с видами Эрец-Исраэль. На связки писем и на посылку, которую Гута собрала в этот раз. Мысль примчалась, покрасовалась минуту-другую и унеслась, как не бывало.

Но неделя, в отличие от нее, не стояла на месте перед железной решеткой со множеством завитушек. Она шла своим чередом и в назначенный день истекла. Опять были море и ползущие дни на палубе — в этот раз на пути, который уже никуда не ведет.

— У вас такой усталый вид. Что вы делали там в Америке? — спрашивали соседки. — У нас теперь все едят «При тари» — хотят повидать свет.

Вдоль дороги из магазина домой выросли новые здания, и она знала, что эта дорога вот-вот возьмет над ней верх. Первым почувствует, что ее нет, глухой чахоточный лавочник, потом — кошки. Кто-то постучит в дверь, не получит ответа, пожмет плечами и уйдет. Через некоторое время вернется, постучит сильнее и окажется, что дверь открыта. Ее найдут на белоснежных простынях в батистовой ночной рубахе, а вокруг все будет сверкать.

Спустя две недели после возвращения она пошла на почту и получила посылку. Вернулась автобусом, проехав положенные пять остановок.