Чжан Цзе - Тяжелые крылья

На другом конце провода тон сразу изменился. Видно, Кун Сян вспомнил, что за ним еще старый долг.

— Ах, крошка, дочурка названая!.. Да, каюсь, позабыл о ней дядя-папа… Ну что же, возьмем ее!

Готово! Обделано дельце. Чувства Хэ Тин постепенно приходили в норму. Она опустила трубку и глубоко вздохнула. Нагнувшись, подобрала блокнот и бумаги, вытерла тряпкой стол. Из-под стекла ей беззаботно улыбались дети, снятые на курорте, — высокие, крепкие и красивые, как отец их в молодости. Когда же наконец они оперятся и перестанут доставлять хлопоты своей матери?!

В столовой Хэ Тин встала в очередь за Ши Цюаньцином. С большой таинственностью шепнула ему:

— Пообедаете — зайдите ко мне.

По какому поводу? Ши Цюаньцин растревожился. Еда не шла ему в горло, он с трудом пропихнул в себя горсть риса. Может быть, Хэ Цзябинь на него нажаловался? Или кто-нибудь заметил, что он в заявлении на материальную помощь включил в число иждивенцев еще и работающего сына, и теперь эти деньги обратно потребуют? Или Цянь донес, как Ши, напившись у него в гостях, кричал, что Хэ Тин лишь о Ло Хайтао заботится, а его даже на одну ступеньку повысить не может?

Ши Цюаньцин не знал, что его ждет. Начальница часто меняет свое поведение и вообще совершенно непредсказуема. Верно сказал о ней Хэ Цзябинь: «Возрастные изменения психики». Насилу выждав какое-то время, чтобы Хэ Тин успела отобедать, Ши направился к ней в кабинет. Войдя, он увидел, что та взвешивает безменом белый древесный гриб. Ши Цюаньцина охватила обида — как верного пса, которого ни за что ни про что вдруг пнул хозяин. Этот гриб Ши купил для начальницы через снабженца одной электростанции.

Хэ Тин, даже не взглянув на вошедшего, неотрывно смотрела на коромысло и двигала противовесом, ведя его совсем не в ту сторону.

— Вот, обертку сняла, — заговорила она, — в каждом цзине почти по ляну [45] Китайские меры веса. Цзинь — 500 г, лян — 50 г. недостает. Итого — двух лянов не хватает.

Ему хотелось ответить: «Поставь противовес нормально, и два ляна найдутся». Двух лянов не хватает! Четырех не хватало б — и то не прогадаешь. За цзинь — всего восемь с половиной юаней! Где еще купишь по такой цене? Наверное, на электростанции сами часть оплатили, узнав, что гриб для Хэ Тин. Неужели из-за этих двух лянов она и звала его? С нее станется. Небось думает, он себе отломил. Эх, напрасно ввязался он в это дело.

Хэ Тин вынула из сумочки большой пластиковый пакет. Ши Цюаньцин, подбежав, помог раскрыть его и терпеливо ждал, пока она вложит в него свой гриб. Похлопывая руками, Хэ Тин стряхнула пыль и труху с одежды, подошла к двери и плотно ее закрыла:

— Ты знаешь, куда вчера Ло Хайтао поехал в командировку?

— Нет.

— В Циндао, насчет тебя выяснять.

У Ши Цюаньцина душа ушла в пятки. До сорок девятого года его отец со своими братьями владел в Пекине магазином тканей. Доля отца была самой большой. Накануне освобождения отец взял эту долю и открыл в Циндао прядильную фабрику на имя Ши Цюаньцина. Не стоит и говорить, что это означало: Ши был капиталистом! И не отопрешься, потому что в период «политики выкупа» он получал фиксированный процент. Устроившись в министерство, Ши Цюаньцин, понятно, никому не говорил об этом, и лишь незадолго до «культурной революции», когда он собрался вступать в партию, его прошлое выплыло наружу. С тех пор прошло больше десяти лет, а вопрос о его приеме так и не был решен: каждый раз все упиралось в это дело. На собраниях партячейки Хэ Тин многократно пыталась вступиться за Ши Цюаньцина: «Не нужно фетишизировать социальное происхождение!»

Однако секретарь партбюро Го Хунцай, сам из крестьян-бедняков, был неуступчив: «При чем здесь фетишизация? Человек скрыл свою биографию, был неискренен перед партией, а это — принципиальный вопрос. Я считаю, что для вступления у него еще недостаточно данных».

Большинство коммунистов ячейки было того же мнения. Наконец записали такой вердикт: «Условия не созрели, с приемом повременить». Но когда Го Хунцая послали в командировку, Хэ Тин тайком от ячейки подменила это решение на другое: «В основном удовлетворяет требованиям». Вернувшись, секретарь партбюро узнал об этом и сейчас же пошел к Хэ Тин. «Почему заменили текст решения? Разве в мое отсутствие этот вопрос обсуждали еще раз?» Хэ Тин не могла солгать: «Нет, больше не обсуждали». — «Почему же исправлено?»

Го Хунцай побежал в партком, нашумел там, как Царь обезьян в Небесном дворце, и Хэ Тин потерпела крупное поражение.

Теперь же по этому делу был послан Ло Хайтао. Понятно, того, чтобы поехал именно он, добилась Хэ Тин. Проблема состояла в том, как предать наконец забвению буржуазное происхождение Ши Цюаньцина.

— Тебе надо хорошенько подумать, как обойтись с этим Циндао. Почему бы не выяснить у дяди, что там было на самом деле?

— Дядя болен, из ума уже выжил.

— Ну так мать спроси! — Хэ Тин начинала терять терпение.

— Мать не помнит.

— А ты помоги ей вспомнить!

Хотя выдвинутый Хэ Тин «авторитетный представитель» был самыми тесными узами связан с Ши Цюаньцином, он все-таки не являлся членом семьи Ши, принимавшей прямое участие в эксплуатации. Потому Хэ Тин и сумела его повысить! Как же Ши Цюаньцин с его быстрым умом мог об этом не догадаться? Он попросту не осмеливался думать, что его социальное происхождение может быть «исправлено». Способность Хэ Тин бесчинствовать за спиной начальства ужаснула его; порою ему даже казалось, что он больше достоин быть в партии, чем Хэ Тин.

Только сегодня, из-за этой глупой истории с грибом, Ши Цюаньцин ясно увидел истинное лицо начальницы. На губах Ши заиграла заискивающая улыбка, но мысленно он сказал: «О, я знаю, о чем ты думаешь, женщина! Ты не ради меня стараешься, а чтобы заполучить еще одного прихвостня. Ничего, потерплю немного, буду лежать на хворосте и лизать желчь [46] Так вел себя правитель древнекитайского царства Юэ, чтобы не забыть обиду, нанесенную ему правителем царства У. . Но когда вступлю в партию и меня зачислят в штат — ты мне за все обиды заплатишь!»

Марафонское заседание длилось более трех часов. Старички утомились, пресытились говорильней. Они потихоньку клонились к спинкам диванчиков, едва не ложились. Выходы в туалет, к телефону значительно участились.

Недаром, когда Чжэн Цзыюнь выступал в министерстве, он всегда говорил стоя, как бы ни утомлялся. Бывало, ему посылали записки, просили сесть, но он каждый раз отвечал: «Мы, труженики промышленности, должны быть людьми выносливыми. Вот я видел, на некоторых заводских собраниях все чуть ли не плашмя лежат. Нет, так не годится. Спасибо вам за заботу, товарищи, но я лучше стоя поговорю».

Хэ Тин с явной предвзятостью рассказала, как проходил прием в партию Хэ Цзябиня в партгруппе и на партсобрании отдела. Она думала властью парткома отменить положительное решение, принятое собранием. Фан Вэньсюань давно знал, что Хэ Тин привыкла к интригам, политиканству, но лицом к лицу с этим еще не сталкивался. Хотя она не перемолвилась ни словечком с Фэн Сяосянем, между ними чувствовалось явное взаимопонимание. Фэн, сидевший напротив Фан Вэньсюаня, уже дважды менял в своей кружке заварку. Крепкий, бодрящий напиток поднимал дух. Каждому было ясно: Фэн Сяосянь выжидает! Но все делали вид, что не ведают о его скрытых намерениях, и, вторя ему, долго, нудно мусолили анкетные данные Хэ Цзябиня.