Чжан Цзе - Тяжелые крылья

— Наверное, товарищ Хэ Тин хочет высказаться.

Фэн Сяосянь не принял брошенный ему мяч, отпасовал тому, кто начал игру. Зачем ему подбирать всякое дерьмо? А Ши Цюаньцин этот — и подавно никчемный тип.

У Хэ Тин было время, чтоб подготовиться. Она не признала ни собственной оплошности, ни показаний свидетелей, а только промолвила:

— Есть вещи, о которых здесь неудобно упоминать. Я попозже найду возможность обменяться мнениями с товарищами Го Хунцаем и Ши Цюаньцином.

Да, бывают люди, которых уличишь принародно во лжи, а они даже не покраснеют! Но когда так ведет себя женщина, просто волосы встают дыбом. Фан Вэньсюань обвел взглядом комнату.

— Итак, вопрос ясен?

В скорости, с которой они кивали головами, он уловил если не ликование слушавших, то во всяком случае их чувство освобождения от тяжкого бремени.

— Хорошо. Извините за беспокойство, — сказал он Ши Цюаньцину и Го Хунцаю. — Благодарю вас за помощь.

Го Хунцай вышел из комнаты с неохотой. Он надеялся, Фан Вэньсюань спросит его еще о чем-нибудь, чтобы разом сорвать с Хэ Тин все ее личины. А Ши Цюаньцин выскочил из парткома так, будто боялся, что ему прищемят хвост.

— Я думаю, можно голосовать? — Бледность с лица Фан Вэньсюаня исчезла. Он медленно вынул из пачки сигарету, зажег, глубоко затянулся.

— Погодите, надо еще обсудить! — возопил Фэн Сяосянь.

— Неужто не наобсуждались?! — не сдержался один из седоволосых.

— Нет единства мнений! — упорствовал Фэн Сяосянь.

— На этот случай есть подчинение меньшинства большинству, личности коллективу!

Никто больше не хотел подыгрывать подлому «завариванию», и Фан Вэньсюань взорвался:

— Мы ведь все прошли через это. Вспомним, как принимали в партию нас. В таких случаях решается судьба человека! Неужели из-за одного-двух неразъясненных пунктов или из-за того, что два человека против, мы должны продолжать добиваться единства мнений? А если этого единства так и не будет, тогда что? Мы станем оттягивать разумные решения, оставлять хороших товарищей за бортом партии? Есть вопросы, по которым полное согласие труднодостижимо. Ведь это ж не таз покупать: ты хочешь цветной, я белый, оба чуть поступились — и вопрос решен… Короче, я предлагаю голосовать.

Он торжественно поднял руку. Почти все остальные за ним. Принят!

Зазвонил телефон. Фан Вэньсюань снял трубку и тут же побелел.

— Из больницы, — проговорил он. — Товарищ Вань Цюнь под машину попала. Боятся, что не спасти.

Он взглянул на Фэн Сяосяня так, будто хотел заковать его в кандалы. Неужели он, Фэн Сяосянь, убийца? Почему на него так смотрят? Фэн не мог больше спокойно сидеть на диванчике. Он выпрямился, затем встал, задержал в легких дым. Все те цепи, которые он только что мысленно прочил Фан Вэньсюаню, вмиг рассыпались. Наверное, он и впрямь ошибся, но в чем? Словно в одну камеру поместили преступника, приговоренного к десяти годам заключения, и преступника, осужденного на смерть, а когда пришло время исполнять приговор, по ошибке казнили первого. Ох, что тут скажешь!

Фэн Сяосянь не верил в бредни об аде, о воздаянии по заслугам и прочем, но Вань Цюнь стояла перед ним точно наваждение. Особенно ее лицо в ту минуту, когда он сообщил ей о переводе на другую работу. Тощая, как скелет, глаза запавшие, кожа словно натянутая. Сидя напротив Фэн Сяосяня, сложив руки на груди и сощурившись, она смотрела на него с какой-то непонятной улыбкой, будто наблюдала за бродячим фокусником-жонглером. И улыбка эта еще больше настроила его против нее. Он подумал тогда: «Смейся, смейся, сейчас заплачешь».

Она не заплакала, лишь улыбка постепенно сошла с ее лица. Но она по-прежнему щурилась и смотрела внимательно, как смотрят ученые в микроскоп, словно Фэн был каким-то болезнетворным микробом.

Ну позволительно ли так реагировать на решение руководителя? Как можно было после этого не дать ей урок, не спасти ее? Ведь она и до преступления способна дойти, а тогда уже поздно будет думать о переводе на другую работу.

Но теперь его неотвязно преследовала мысль: если бы не этот перевод, то Вань Цюнь сидела бы у себя в канцелярии, а не разъезжала на велосипеде, оформляя сына в новую школу, покупая тару и веревки для переезда… Фэн Сяосянь почувствовал на сердце тяжесть, словно кто-то ударил его в грудь кулаком.

Фан Вэньсюань сидел в машине и не понимал, куда и зачем он едет. Машина неслась вперед. Куда он спешит? Разве в конце пути его кто-нибудь ждет? Нет, никому он не нужен, и он сам давно ни о чем не мечтает.

Раньше бывало, его ждали — в той низенькой сырой комнатенке в «школе кадровых работников». «Здесь грибы хорошо выращивать!» Кто сказал это? Ах да, Хэ Цзябинь. Неужели их чувство с Вань Цюнь могло, как грибы, развиваться лишь в сыром мрачном месте без доступа света?

Фану казалось, что мелькавшие за окном машины, дома, прохожие летят навстречу и валятся на капот его машины или норовят попасть под колеса. Он дотронулся до плеча шофера.

— Чуть помедленнее.

Шофер сбавил скорость, подумав: «Боится старик после этого происшествия».

Женщина, при воспоминании о которой у Фана разрывалось сердце, теперь уже далеко. Еще пару часов назад он думал, что они не должны встречаться. И вот сейчас это будет не встреча, а скорее прощание, последний взгляд. О чем она думала в тот миг, когда уходила в иной мир? По-прежнему ненавидела его или простила? Считается, что от рожденья до смерти далеко. Он уж сколько десятилетий в пути! Но на самом деле расстояние ничтожно. Секунда — и тебя уже нет. Зови — не докличешься, не услышишь. Почему же он не пришел к ней, когда она была жива?

— Я уже задержал водителя, — пояснил ему в коридоре больницы человек в милицейской форме. Что еще говорил? Рассказал, где и как это было. А что толку, ведь ее уже нет. Где искать ее? Может, эти лампы дневного света, этот потолок, стены знают? Но они глубоко хранят тайну, не раскроют ему, будто хотят его наказать. Все так же будут стоять горы, течь реки, светить солнце и луна, дуть ветер, идти дождь, грохотать гром, сверкать молния… Через сколько лет на земле вновь появится такая же хрупкая, беспомощная женщина?.. А если они встретятся, узнает ли он ее? Разве только опять будет она в зеленом платье, склонит набок голову, широко распахнет глаза, полные веры в людей, спросит: «Правда?!» — и запоет о гаванской голубке.

Врач говорил ему, как ее пытались спасти. Оказалось, она умерла еще до того, как ее привезли в больницу. А кто спасет его? Неужели доктор не слышит, как рвется его сердце, как жалобно стонет оно от отчаяния? Кто утешит его, когда он лишился всего самого дорогого? Странно, он в таком состоянии, а по нему не заметно, чтоб он потерял рассудок, и слез нет. Он не участник этого трагического спектакля под названием «Жизнь». Хоть бы инфаркт случился, тогда не пришлось бы ему стоять, кивать головой, отвечать на вопросы. О господи, сколько людей вокруг. Что они делают здесь? Словно собрались послушать детективный рассказ о Шерлоке Холмсе.