Елена Колина - Посмотри, на кого ты похожа [litres]

– Дурочка, – нежно сказал я.

Полина потянулась ко мне – как цветочек к свету, посмотрела жалобно:

– Андрей пропал. Как я сказала, что у Даши с тобой роман, что она ему тоже изменяла, он совсем пропал, исчез. Пропал, исчез, не отвечал даже на звонки… Я не понимаю почему, ведь я же правду сказала. Я ему все доказательства привела, что я не вру, всё точно, а он… Пропал, и я с ним даже не смогла попрощаться. Пожалей меня, а?..

После нашего разговора показалось очень правильным и естественным, что мы спали вместе. И тут для меня обнаружились некоторые неожиданности…

– Что это с тобой, Полина? – удивился я. – Ты не притворялась? Ты действительно кончила?

– Не-ет, не притворя-алась, – расслабленно простонала Полина. – Че-е-стное сл-о-о-во…

– Ну, ты даешь, Полина, всё у тебя не как у людей, – довольно глупо сказал я и подозрительно поинтересовался: – А что, ты и с этим своим мачо тоже? С ним ты тоже?..

– Нет, – Полина грустно покачала головой. – С ним – нет, никогда… Только с тобой. Это у меня в первый раз.

Ну… приятно. И тут я догадался – я всё-таки очень умный.

– Полина, ты что, к психотерапевту ходила? Тебя какой-нибудь местный психотерапевт вылечил?

Полина застенчиво кивнула. Ну что ж, это вполне естественно – психотерапия на родном языке оказалась более действенной, чем на английском. Это понятно, это вполне объяснимо.

…По-моему, достаточно неожиданностей для одной ночи.

В эту ночь, ночь перед сделкой, мне приснился сон. Как будто я прихожу в букинистический подвальчик в «Антикварном дворе» на Литейном. И эксперт строго спрашивает меня:

– Что у вас? Прижизненный Пушкин? Этого нам не надо. Достоевский, Толстой? Тоже не требуется. Это надо сбросить с парохода современности.

И вдруг этот эксперт оказывается Дашей.

– У меня прижизненный Гомер, – отвечаю я, ожидая, что она начнет восхищаться: сколько стоит прижизненный Гомер?.. миллион долларов?

– Вы врете, при Гомере еще не было письменности, – равнодушно отвечает Даша и поворачивается к другому посетителю…

…И приснится же такая чушь – прижизненный Гомер. Как в анекдоте.

– Ты не передумал? Ты всё еще не едешь со мной в Америку? – спросила утром Полина.

Почему я должен был передумать? Все женщины считают, что секс означает еще что-то, кроме секса. Даже такие неромантические, как Полина.

– Нет, прости, но нет, – ответил я. – Еще раз прости, но это твердое, совершенно осознанное решение. Я не еду.

– Да? Ну… ну, ладно. А как ты думаешь, может быть, Андрей еще сегодня придет? – спросила Полина.

Всё-таки Полина молодец, моментально ориентируется в обстоятельствах – ах не передумал, не едешь со мной? Ну, нет так нет, тогда срочно переведем меня в друзья.

– Может быть.

Полина убежала на завод, а мое утро великого дня началось со звонка Миши-адъютанта.

– У нас всё готово, только вот один вопрос… А можно мы вам сейчас всю сумму, кроме сорока тысяч? А сорок тысяч потом?

– Нет! – закричал я. – Не-ет! С какой стати? Тогда всё, всё отменяется! Скажите своему шефу, что всё отменяется!

От обиды и безнадежности в моем голосе была такая сила, такое возмущение, что Миша – адъютант его превосходительства быстро сказал:

– Ладно-ладно, успокойся, малыш, всё будет о’кеу!

Что у этих людей за манера фамильярничать… А люди ли они вообще?

Встреча была назначена на двенадцать – в первом банке, на улице Марата. Вчера вечером я сказал Даше, что у меня в двенадцать встреча и она должна мне позвонить ровно в двенадцать. Что я хочу услышать ее голос – ровно в двенадцать.

С моей стороны это не разумная предосторожность, а просто глупость. Я понимал – если что-то пойдет не так, Даша меня не спасет. Но мне действительно было бы приятно услышать ее голос, как будто глотнуть воды рядом с наглым жуком Мишей-адъютантом и душным жуком Мишастиком-экспертом.

Меня немного смущало, что придется брать с собой чемодан с книгами, но другого варианта не было – они мне деньги, я им книги. Мы кладем по двести тысяч в банковскую ячейку, я получаю ключ. Они должны при этом сразу же получить часть книг взамен своих денег. И так в каждом банке я буду передавать Мише и Мишастику часть книг – по одному из пяти списков. Списки книг мы с Мишастиком-экспертом составили заранее, но книги были неравноценны. Поэтому каждый список не был по стоимости равен пятой части миллиона. Меня волновало, что Мишастик включил самые ценные издания в первый список – в него входили «Тэ ли лэ» и «Le Futur». Как будто они хотят меня кинуть. Какая же это внутренняя душевная подлость – ведут себя так, словно миллион для них мелочь, ничто, но сами при этом полностью подстраховались!

Я переложил книги из чемодана в синюю спортивную сумку, с которой Полина ходила в jym, лег на диван, закрыл глаза и стал ждать звонка. В 11:20 позвонил таксист – от Верейской до улицы Марата ехать минут десять, но я специально заказал такси пораньше. Таксист сказал, что ждет меня на углу Загородного и Верейской.

Но уже на лестнице, спустившись на один этаж, я почувствовал – что-то не так. Я вернулся домой. В прихожей посмотрел в зеркало. Так мама меня приучила: если возвращаешься, нужно посмотреть в зеркало, иначе пути не будет.

Я понял, что не так, что именно помешало мне уйти.

В этой синей спортивной сумке мои любимые книги словно потеряли всё свое волшебство, из произведений загадочных кумиров превратились в серые невидные брошюрки… Книги должны были лежать в чемодане, в том самом чемодане, где они пролежали много лет. Перед тем как навсегда перейти в руки олигарха, они должны быть дома… Я тут же загадал – если я возьму с собой книги в чемодане, всё будет в порядке… Я редко загадываю что-то, но эта моя мистическая связь с предметами и явлениями никогда меня не обманывает.

– Это единственное, что я могу для вас сделать, дорогие мои, перед тем как вы пропадете у олигарха навсегда, – вслух произнес я и начал перекладывать мои книги из сумки в старый чемодан.

Чемодан мой, кожаный, облицованный знаменитыми железными углами. Я специально узнавал – в начале века не использовались болтовые соединения, а только гвоздевые или заклепочные. От этого при случайном ударе об угол чемодана получался обтекающий удар, было не больно – тогда думали о людях…

Так, Крученых – в чемодан, Маяковский – в чемодан, Малевич, Кандинский – давайте-ка в чемодан, детки мои…

Это был эстетский жест… ну да, ну пусть, я и есть эстет, такой же, как были они. Милые мои, любимые…

Я спустился по лестнице с чемоданом в руке.

А через несколько минут я без чемодана поднялся наверх. Открыл дверь, посмотрел на себя в зеркало в прихожей и сказал: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день». Ну, и что бы это значило? Я имею в виду эту странную фразу.