Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Когда действительность чуть отпускала меня и переставала трепать, эта мысль дистанцировалась, но никогда не покидала орбиту своей досягаемости. Вот и сейчас она навязывалась мне, убеждала в ее необходимости и присутствии рядом. Каждый день.

Решился бы я или нет, это уже совсем другой вопрос. Здесь важно то, что я серьезно рассматривал саму вероятность подобного шага. Более чем! Несколько раз я даже готовился и, в принципе, был готов. Но всегда появлялась какая-то лишняя, резервная душевная сила на чаше весов и заставляла бороться дальше, терпеть! Когда я увидел, с каким беспределом столкнулся, то сразу решил оставить за собой право воспользоваться, при необходимости, этим “emergency exit”. То есть я четко решил, что если мне будет невмоготу, если меня ввергнут в условия, несовместимые с жизнью, если у меня отберут смысл и последнюю надежду, то я пойду на этот шаг. Так я решил!

Но здесь необходимо понимать — и это я уже понял по прошествии времени, как мне кажется, — что мое решение не показатель моей слабости, а лишь своеобразное средство выживания. Да, именно выживания! Договорившись с собой, я тем самым обозначил крайнюю черту, границу, за которой перестанет существовать всё то дерьмо, что со мной происходило. Я наделил себя моральным правом на этот шаг, это была моя внутренняя опора, помогающая мне преодолевать трудности. Вопрос не стоит сейчас: смог бы или не смог. Вопрос в том, что решившийся на это человек способен на более отчаянные поступки. Это другое состояние! Что-то вроде самурайского осознания ясности и четкости действий в трудную минуту, которое придает новых сил и заставляет смотреть на всё по-другому, которое переводит тебя в совсем другое качество — отчаянно-безбашенное. «Жить так, как будто уже мертв». Страх смерти притупляется, когда ты ментально готов к ней! Когда ты раз за разом проживаешь ее, умирая в своих мыслях каждый день. Ты пережил его, осознал, а значит, устранил внутри себя. Ты как бы доживаешь жизнь в долг, зная, что в любой момент она может прерваться. И всё, что с тобой сейчас происходит, является уже не столь важным и значительным, а значит, не так тревожит.

Вот такая у меня сформировалась философия. И мне с ней было легче продираться сквозь свалившиеся на меня испытания.

Но это я осознал спустя время, когда смог посмотреть на свое прошлое из спокойного настоящего. А тогда, после приговора, в душном чулане, мне вдруг стало весьма неспокойно. Меня тревожил целый ряд неразрешенных, беспокойных вопросов, все ближе толкая меня к мысли о суициде.

Все мои тревоги укладывались в несколько слов: «неизвестность», «вечные муки», «вечная несвобода», «угнетение»… «Неизвестность» пожизненника — не такая уж и неизвестная вещь. Для обывателей, которые любят посидеть с открытыми ртами перед зомбоящиком, эта «неизвестность» немного приоткрыта, без деталей и ужасных подробностей. Но оформлена она в страшную обертку. Такой кошмарик-страшилка. И даже помня себя на свободе, смотревшего кадры из этих мест, скажу, что да, действительно, условия «пыжиков» — пугали! Я смотрел эти жуткие сцены и не понимал, зачем все эти люди сознательно подвергают себя пыткам, соглашаясь на вечную муку, оставаясь на этом свете?! Почему они не избавят себя от страданий раз и навсегда?! Место, из которого пишу об этом, выглядит действительно кошмарно для сытого, свободного человека. Не спорю. И подтверждаю. И подробно расскажу об этом позже. Безусловно, обществу прививается определенный страх этих мест, этого наказания, и параллельно формируется мнение (часто очень необъективное, однобокое) о тех, кто здесь сидит. Но это лишь взгляд неискушенного обывателя. Взгляд свободного человека, который увидел лишь часть правды, ту часть, до которой его допустили. И даже эта поверхностная картинка уже ввергает зрителя в шок.

Остальную часть правды из жизни (жизни ли?) «пыжика» я узнал, еще будучи в СИЗО г. Иркутска. Из первоисточника. Первоисточника дразнили «Цыганом». Первоисточник знал много, он знал всё ! Цыган возвращался из «Черного дельфина», чудом соскочив с ПЛС, разменяв эти суровые буквы на пятнадцать лет строгого режима. Причиной этого сказочного везения оказались поправки в УК РФ в 2003 году.

Так вот, с тех пор «неизвестность пожизненных мук», к моему сожалению, стала известной. А неизвестной я называл ее лишь потому, что моя шкура ее пока не изведала. Знать и ощущать — разные вещи, не правда ли?

Условия «жизни» на «Черном дельфине», о которых поведал Цыган, не могут оставить равнодушным даже самого прожженного, матерого зэка! Там убивали, калечили, издевались, унижали во всех мыслимых и немыслимых формах. От такого обращения люди вешались пачками. По утренней проверке открывали камеру, и там висело в петлях по два человека. Это называлось «гирлянды». Били постоянно, везде, всегда, ни за что! Отбивали деревянной киянкой копчик, после чего человек на всю жизнь оставался парализованным! На каждой утренней проверке в одно время выносили по три — пять трупов. Это были лютые времена 2000-2001 годов. Это не сказки и не преувеличения. Впоследствии, когда я уже сам пересекся с людьми из «Дельфина», они подтвердили каждое слово. Когда они рассказывали о том времени, у них на глаза наворачивались слезы. Это был ад ! Где люди мечтали уже побыстрее отмучиться; где ежедневные дикие избиения резиновой дубинкой были нормой; где каждый день проходил в страхе; где каждый день обещал быть последним! Там совершалось то, о чем ни один телевизор не покажет никогда, ни под каким соусом! Потому что общество, узнав всю правду о ПЛС, возненавидело бы эту систему, проникнувшись состраданием именно к преступникам. Особенно если учитывать нашу национальную черту — проявление сострадания к мученикам (читайте Достоевского, Чехова). Потому что так издеваться над человеком (пусть и преступившим закон) — просто немыслимо!!!

Все эти знания о «жизни» ПЛС, услышанные от первоисточника, давили на меня, угнетали, тревожили. Именно они являлись основой моей решимости совершить самурайский поступок.

В день приговора, после случившейся метаморфозы со мной, когда я понял, что произошло с моей жизнью и что еще должно произойти, я начал раздумывать о «запасном выходе». Кто-то подумает: «слабак». Мне насрать. Но читайте дальше!

Я пытался трезво рассуждать, и моя «трезвость» говорила мне, что я не готов принять образ «великого мученика». Не готов! И не хочу! Поэтому я ложился спать и просыпался с этой невеселой мыслью. Как самурай. Каждый день я много думал об этом, тщательно представляя себе всё в деталях. Я визуализировал собственную смерть, моделировал ее в уме. Рассчитывал, думал, пытался выбрать самый безболезненный и «лицеприятный» способ. Я сознательно готовил себя. Настраивал. Вел внутренние диалоги, приводил аргументы, взвешивал факты, анализировал имеющуюся информацию, рассуждал. Я не был в отчаянии! Я не пребывал в прострации или фрустрации. Я был трезв и расчетлив умом. Шел холодный анализ всех «за» и «против»! Все вокруг меня кричало: за! Я же — был против ! Во мне билась жизнь. И эта жизнь — хотела жить!