Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– Да я ж тут ни при чем. Это все юношеская гиперсексуальность виновата. Советская наука печатным шрифтом доказывает.

Часто в доказательство предъявлялись и фотокопии соответствующих страниц. После чего и девочки, и родители, как правило, озадаченно замолкали. А если кто-то из родителей и не унимался, то весь запал обращался исключительно против нынешних времен и нынешних врачей, печатающих сущую порнографию и тем наносящих непоправимый ущерб нравственности молодого поколения. Во времена юности родителей, конечно, такого печатного разврата не было, и тогдашняя молодежь росла в незапятнанной моральной чистоте. Чему верилось плохо. Конечно, когда родители были юными, у них не было ни магнитофонов, ни цветного кино, но, слушая рассказы иных взрослых мужиков и даже стариков-старушек о царских временах, делаешь вывод: отнюдь не поголовно была невинной тогдашняя молодежь, отнюдь…

Уже собравшись уезжать, Доцент наконец доискался, что у него сидело в подсознании, какие ассоциации, связанные с Мариной. Ну конечно, Дея! Очаровательная слепая девушка из романа Гюго «Человек, который смеется». Митя его прочитал в седьмом классе и навел на него одноклассников, в первую очередь Батуалу (тогда еще не Батуалу) и Сеньку (тогда уже Сеньку). Роман понравился всем. Написан был тяжеловесно, длинновато, совсем не так, как пишут сейчас, но, если пропускать ненужные длинноты, оставался забойнейший приключенческий сюжет. Гюго они и сейчас уважали. Одно не нравилось: во всех трех романах два героя и одна героиня гибнут. По их глубокому убеждению, такой лихой парень, как Жильят, и такая красотка, как Эсмеральда, просто обязаны были остаться в живых, и всё у них обязано было кончиться хорошо…

Да, действительно. Дея. Надо будет ей как-нибудь эту аналогию привести. Если уж она, как выяснилось, закончила филфак абаканского педа и потом несколько лет преподавала литературу в их родимой седьмой школе, этот роман должна прекрасно знать.

Да нет, пожалуй, не стоит. Это ее может только огорчить, такая вот аналогия. Дея у Гюго была слепой от рождения и, надо полагать, такой и осталась, а Марина упоминала мельком, что ее смотрел хороший аюканский окулист, чуть ли не профессор (вот только медицинских, как и других профессоров, в Аюкане не водится), и вроде бы даже, особенно не обнадеживая, намекал, что медицина тут может и помочь.

Ну, никто не мешает про себя называть её Дея – так гораздо красивее, чем Марина. Марин немерено, а Дея – одна. Джульетта на горизонте уже замаячила, теперь будет и Дея. «Если б я был султан, я б имел трех жен и тройной красотой был бы окружен…» Хорошо было редиске Абдулле, пока не объявился товарищ Сухов…

Он выехал со двора, быстро домчал до перекрестка, но свернул не направо, к виадуку, а налево. Если через пару сотен метров, миновав заправку, свернуть направо с асфальта, километр промчать по немощеной колее, попадаешь в поселок МПС, где многоэтажки этого района и кучкуются. А к багажнику надежно присобачена пятилитровая пластмассовая канистра. А в магазинчике в поселке тружеников стальных магистралей практически каждый день есть отличное бочковое пиво, и в это время дня очередей там нет. И можно купить на закуску сыр и буженину. Еще один плюс работы почтаря: прекрасно знаешь, как многое другое, и все продуктовые магазины города. То, чего нет в одном районе, наверняка отыщется в другом. Та же буженина – возле его дома три ларя, но буженины там сроду не бывало, а там, куда он едет, свежая лежит постоянно. И так со многим другим. Советская торговля – очень интересная контора…

Жизнь была не то чтобы удивительна, но определенно прекрасна. И потому, что этой ночью предстояло развлечение, ничуть не похожее на все прежние, и оттого, что впереди замаячили две стройные фигурки, опять-таки являвшие собой нечто новое в его жизни: Джульетта и Дея. Предположим, с Джульеттой – полная неясность, а с Деей – и вообще сплошной туман, и касательно обеих ничего не стоит загадывать наперед – и из суеверия, и из кое-какого жизненного опыта. И все же… Помнится, читал где-то: лучше туманные надежды, чем полное отсутствие таковых. Вот именно, в точку.

Полнехонькая канистра стояла тут же, в уголке, между стенным шкафом и стареньким столиком с магом и стопочками кассет. Дожидалась вечера – сегодня еще предстояло садиться на мотоцикл. Оставалось пускать дым в потолок, валяясь на диване и лениво, даже философски где-то, размышлять о причудливых зигзагах, которые иногда выписывает родной советский кинематограф.

Над диваном висели на аккуратно вколоченных гвоздиках две фотографии, черно-белая и цветная, обе размером примерно с журнал «Техника – молодежи» нового формата, не так уж и давно сменившего старый, побольше (Митя с шестьдесят восьмого года покупал журнал в киосках, а потом выписывал. Выписать его для рядового советского гражданина было делом нереальным, на почте в каталоге он значился, только вот всегда оказывалось, что лимит на подписку выбран. Но Митя-то благодаря месту работы такое провернул без особого труда – пара шоколадок знакомым девчонкам из нужного отдела городского узла связи – и все дела).

На черно-белой красовалась обнаженная по пояс красавица актриса Ольга Остроумова, она же, по фильму, Женечка Комелькова («А зори здесь тихие», ага), в том незабываемом эпизоде, когда суровый старшина устроил зенитчикам баню в прямом смысле слова. На цветном – эстонская раскрасавица блондинка со смешным забытым имечком. Эта вообще сидела голенькая. Отличные были фотографии, четкие, ничуть не похожие на те мутноватые, которыми торговали глухонемые или они сами переснимали. И неудивительно – фирма веников не вяжет и лаптей не плетет, знакомый из государственной фотографии, профессионал, переснимал с кусочков кинопленки, кадриков из фильмов.

Зимой семьдесят второго «А зори здесь тихие» вызвали в городе бурление нешуточного ажиотажа. Сам по себе фильм был отличный, на одном дыхании смотрелся (а старшеклассницы порой еще и похлюпывали носами, когда гибла очередная девчонка), но вот зрители мужского пола еще и живейшим образом интересовались той самой сценой в бане – до этого советский кинематограф, как уверяют журналы, газеты и телевидение, лучший в мире, подобными сценами никогда не одаривал.

Смешно и вспомнить, что творилось. Самые примитивные смотрели кино по нескольку раз. Митя помнил, как однажды у него за спиной раздавался громкий азартный шепот:

– Коль, смотри-смотри-смотри… Сейчас она с голыми грудяшками выскочит… Старайся взглядом всю охватить…

По большому счету это были не подкованные технически звездострадальцы, заслуживавшие лишь легонького презрения. Подкованные поступали иначе: едва начиналась банная сцена, по всем углам темного кинозала сверкали фотовспышки.