Дуглас Коупленд - Эй, Нострадамус! [litres]

Когда я подъехал к дому, ваша заплаканная мать разговаривала с полицейскими у входной двери. Те явно хотели смыться, однако боялись оставить ее одну в таком состоянии. Завидев меня, копы раскланялись с заметным облегчением и тотчас укатили.

Я взял Барб за плечи и спросил, кому из родственников она уже сообщила.

Барб окинула меня совершенно неожиданным взглядом – не то чтобы виноватым, но каким-то заговорщицким:

– Никому. А ты?

– И я никому. Телефон разрядился.

– Слава богу!

– Барб, ты о чем? Ты и правда никому не звонила?

– Нет. Только тебе.

В смятении я бросился к телефону.

– Тогда я звоню маме.

Барб накинулась на меня, вырвала из рук трубку и бросила на стол. Я растерялся, но, с другой стороны, горе и не такое творит с человеком.

– Мы никому не будем звонить, – твердо заявила она. – Не сейчас.

– Барб, мы должны позвонить. Моей маме. Твоей маме. Иначе нельзя, черт возьми. Это безумие.

– Позвоним. Только сначала у меня к тебе будет просьба.

– Конечно, Барб. Все, что могу.

– Джейсон, мне нужен ребенок. Я хочу забеременеть. Сейчас же.

– Чего?

– Что слышал.

– Ребенок?

– Не будь ослом. Да, ребенок.

– Ничего не понимаю.

– Присядь, – распорядилась она и кивнула в сторону гостиной: – Вон там, на диване.

Барб достала из буфета бутылку виски «Гленфиддиш», мой подарок Кенту на день рождения, наполнила две рюмки и протянула одну мне:

– Пей.

Мы выпили.

– Мне нужен ребенок, Джейсон, и действовать надо немедленно.

– Ты и вправду просишь меня о том, что я думаю?

– Не будь таким наивным. Да, именно об этом и прошу. Мы с Кентом пытались много лет, но у него сплошь холостые заряды. Сейчас я на высоте цикла. У меня в запасе всего сутки, чтобы зачать.

– Барб, ты, наверное…

– Заткнись. Заткнись и слушай, ладно. Генетически вы с Кентом примерно одно и то же. Ребенок от тебя будет таким же, как от него. Я хочу, чтобы через девять месяцев у меня родился ребенок. И я хочу, чтобы он был похож на Кента. Есть только один способ этого добиться.

– Барб, я понимаю, тебе тяжело, но…

– Черт тебя дери, Джейсон, ты заткнешься или нет?! Это моя единственная возможность! Через двадцать восемь дней будет уже поздно. Нельзя родить ребенка от Кента через десять месяцев после его смерти. Это же элементарная арифметика! Кент был для меня всем, и если мы этого сейчас не сделаем, не останется ничего, что связывало бы мою жизнь с жизнью твоего брата. Связывало навсегда. Как мне жить дальше, зная, что я упустила единственную возможность сохранить хоть что-то? Даже если для этого приходится унижаться перед тобой…

В словах Барб была своя логика. В просьбе не чувствовалось ни дешевизны, ни пошлости. Наоборот, казалось – пусть это и ужасно звучит, – перед нами единственный реальный способ почтить память брата. Барб будто разглядела эту мысль в моих глазах.

– Ты ведь согласен, правда? Я чувствую.

И тут я сам себя удивил. Поддавшись порыву, я вдруг сказал:

– Хорошо. Согласен. Но только если мы сначала поженимся.

– Что?

– Не притворяйся глухой. Сначала мы должны пожениться.

– Ты шутишь?

– Ничуть.

Барб смотрела на меня, как на разбойника, собравшегося выхватить сумочку из ее рук. Потом ее лицо расслабилось. Она закрыла глаза, сдерживая эмоции, и снова посмотрела на меня:

– Мы не можем сейчас пожениться. Дворец бракосочетаний закрыт.

– Летим в Лас-Вегас. Там нас обвенчают в любой часовне.

Ее брови удивленно поползли вверх.

– Ты своих официанток тоже в Лас-Вегас возил?

Я бываю упрямым.

– Таковы условия. Сначала свадьба, потом дети. Хочешь – соглашайся, хочешь – нет.

– Ты ненормальный.

– Я вполне нормален. И знаю, чего хочу.

– Но я замужем, – продолжала упорствовать она.

– Уже нет. Ты вдова.

Барб жгла меня взглядом добрые полминуты.

– Хорошо. Твоя взяла. Поехали в аэропорт.

– Ты точно…

– Цыц! В аэропорт без разговоров. Повезет – полетим прямым рейсом, нет – с пересадкой через Лос-Анджелес. И покончим с этим.

Пятью минутами позже мы уже ехали по шоссе. Когда проезжали мимо почти расчищенного места аварии, по щекам Барб катились слезы. Она отвернулась и попросила не останавливаться. Мне это показалось бессердечным, но Барб пояснила:

– Мне теперь всю оставшуюся жизнь ездить здесь по четыре раза в день. Успею насмотреться.

– Мы совсем не взяли с собой багажа, – вспомнил я.

– А зачем он нам? Мы летим в Лас-Вегас, чтобы пожениться, пока есть настроение. Ха-ха.

– Думаешь, таможенники нам поверят?

– Черт подери, Джейсон! – Барб кричала, но я покорно сносил ее вопли. – Ты тащишь меня жениться через половину чертова континента всего через пару часов после смерти собственного брата и беспокоишься только о том, как бы таможенники нам поверили?

– Тем не менее мы ведь действительно собираемся пожениться…

Барб испустила в окно вопль отчаяния и зажгла очередную сигарету.

– Это как-то связано с Шерил? Так ведь? Отвечай!

– Оставь Шерил в покое!

– Вот как?! Мы никому, значит, не позволим обсуждать маленькую мисс Жанну д’Арк? – Она выкинула сигарету в окно. – Прости.

– Да нет, ты права. Это действительно связано с Шерил.

– Как?

Я не ответил.

– Так как же?

Я продолжал молчать. Однако Барб – умная женщина. Через некоторое время она очень медленно произнесла:

– Даже не знаю теперь, кто из нас делает другому одолжение.

– Наверное, оба.

– Ты прямо как твой отец. Может, ты думаешь иначе, но это так.

– Что из того?

– Чем сильнее человек борется с родительскими задатками, тем быстрее они в нем проявляются. Это факт. Следи лучше за дорогой.

– И что мы скажем, когда вернемся?

– Скажем, что у меня случился нервный срыв. Что я ополоумела от горя и укатила к вашей семейной ферме, а ты поехал за мной. Потом я намеренно затерялась в лесу, и тебе пришлось отыскивать меня в дремучей глуши. Так всем и скажем.

– Твоя машина в гараже.

– Ничего, я выкручусь. Веди, не отвлекайся.

Когда мы с Шерил ехали на такси к аэропорту, дорога воспринималась совершенно иначе. Дух захватывало от каждого моста, будто мы катались на американских горках. Теперь же, проезжая по мостам, думаешь только, что не хотелось бы оказаться на них во время землетрясения.

Ну и, конечно, тогда у меня был брат. Я попытался заговорить о Кенте, но Барб оборвала меня на полуслове: «Для меня на следующие полдня ты и есть Кент. Веди без разговоров».

Мы бросили грузовичок на стоянке и вошли в аэропорт. Таможню прошли за секунду: рыдая, Барб показала обручальное кольцо, которое ей подарил Кент, и таможенники, широко улыбаясь и перемигиваясь, сразу же нас пропустили. Контролер рассказал капитану о нашей свадьбе, капитан огласил эту весть в салоне, и нас под дружное улюлюканье, от которого Барб заревела пуще прежнего, перевели в более удобный салон. Спиртное все прибывало и прибывало, а Барб опрокидывала один стакан за другим. К Лос-Анджелесу она уже превратилась в настоящего Шалтая-Болтая, и вести ее к нужному выходу для пересадки на другой самолет было все равно что катить тележку с воздушными шариками в ветреную погоду. Мы приземлились в Лас-Вегасе около полуночи.