Юлий Квицинский - Отступник

Губерман нажал на звонок вызова секретарши и снял трубку телефона правительственной связи.

Тыковлеву ничего не оставалось, как выйти. Покидая кабинет, он краем уха уловил:

— Приветствую, Александр Николаевич. Был он только что у меня. Да, да. Все в порядке. Не понимает он, правда...

Дверь за Тыковлевым захлопнулась, не позволив дослушать, что он не понимает и что по этому поводу думает Александр Николаевич.

* * *

Контакты с Губерманом после этого прекратились.Он Тыковлеву не звонил, и Тыковлев его тоже не беспокоил. Жизнь шла своим чередом. Тыковлев засел за очередную разоблачительную книжку. Готовил выступления на собрании Москов­ского хельсинкского комитета, ходил на возложение цветов у Соловецкого камня на Лубянке, что регулярно устраивало общество политзаключенных “Мемориал”. Иногда приглашали на передачи по телевизору — “Герой дня” или “Как это было”. Губерман регулярно переводил на книжку зарплату — не большую и не маленькую. Так, среднюю. Его машиной Тыковлев решил не пользоваться и вообще не навязываться. Надо будет, позвонит. И в один из морозных январских дней Исай Савельевич действительно позвонил.

— Добрый день, Александр Яковлевич. Здоровье как? Я уж беспокоиться начал. Что-то замолчали. Забыли? Или обижаетесь? Зря, зря... Все уладилось самым лучшим образом. Иткинсон и Гурамишвили благополучно возвратились тогда. Недавно опять в Германию ездили. Все тихо, спокойно. Никаких претензий.

— Значит, обошлось, — констатировал Тыковлев. — И слава богу. Только вы меня, пожалуйста, больше в эти игры не ввязывайте. Могу помочь советом, проконсультировать, если надо, выступить... Это — пожалуйста. А от других ваших дел, связанных с бизнесом, увольте. Не хочу, не могу и не буду.

— Нет проблем, — весело ответил Губерман. — Мы с вами на том и договори­лись. Где можете, там поможете. Где не можете, никто вас неволить не собирается. У меня, однако, к вам небольшая просьба есть. Вы же знаете, сейчас в самом разгаре предвыборная кампания. Надо поддержать наших людей в Петербурге. Съездите туда. Выступите пару раз. На митинге, по телевидению.

— Это — пожалуйста, — охотно согласился Тыковлев. — Съезжу с удовольст-вием. Повидаюсь со старыми друзьями. Питер — моя старая любовь.

— Ну, вот и порешили, — констатировал Исай Савельевич. — Если можно, то выезжайте послезавтра “Красной стрелой”. Билеты мы вам приобретем. Машина за вами вечером заедет. В общем, Автандил обо всем позаботится. Он, кстати, поедет вместе с вами, если вы не против. У него там в Питере дела есть.

— Не против, — пожал плечами Тыковлев. — Вдвоем веселее будет.

— В Питере вас с Автандилом машина на вокзале будет ждать. Разместим вас в особняке на Васильевском острове. С мэрией обо всем договоримся. Впрочем, не берите в голову. Автандил все организует как надо. Пусть свои мюнхенские ошибки отрабатывает, — хихикнул Губерман. — Вы, кстати, с ним еще лично не знакомы? Великолепный грузин. Шутник, весельчак. Уверен, он вам понравится.

* * *

Автандил оказался грузином средних лет спортивного телосложения. Заняв место на полке напротив Тыковлева, он деловито упрятал под подушку элегантный кожаный кейс, достал из бумажной сумки-пакета бутылку коньяка, бананы, киви, виноград и приветливо улыбнулся Тыковлеву большим белозубым ртом из-под щеточки черных и, наверное, колючих усиков.

— Сейчас тронемся, — глянув в окно, сказал Автандил. — Минута до отправ­ления осталась. Предлагаю по рюмочке коньячку, чтобы колеса крутились и чтобы на стрелках не трясло.

— Ну, разве что по одной, — согласился Тыковлев. — Больше я не могу. А то спать не буду. Я лучше чайку.

— А что же, я один ее уговаривать буду? — рассмеялся Автандил, показывая пальцем на бутылку. — Моего здоровья не жалеете, Александр Яковлевич. А у меня недавно внук родился. От дочки. Хороший джигит будет. Весь в деда. За внука моего вы просто обязаны выпить еще одну. Иначе обижаться буду.

— Ну, ладно, — решил уступить Тыковлев. — За внука — это дело святое. Но на этом конец. Чайку и потом спать. Завтра день тяжелый. Мне выступать. И у вас, как я слышал, дела есть.

— Какие там дела? — подмигнул грузин. — Отдам кейс и назад. Вот и все дела.

Под стук вагонных колес Тыковлеву все же пришлось засидеться с Автандилом. Тот пил коньяк, читал стихи Шота Руставели, пытался философствовать. Потом рассказывал о семье, родственниках в Поти, ругал нещадно Шеварднадзе, хвалил Гамсахурдию. О себе, правда, говорил мало. Тыковлев и не спрашивал, про себя решив, что и неудобно, и наврет ему грузин обязательно, если спросить. Кейс везет. В Мюнхен тоже чемоданчик вез. Ясно, что в чемоданчике и в чем его работа.

Спать лег поздно, часа в два ночи. В купе было душно, но Автандил двери держать открытыми не позволял. Сквозняка боялся. Недавно грипп перенес. Для вящей убедительности подкашливал. Так и остался сидеть всю ночь, положив руку на чемоданчик и попивая свой коньяк.

Проснувшись утром, Тыковлев изумился, встретив взгляд налитых кровью глаз Автандила. Парню было явно плохо.

— Что с вами? — поинтересовался Тыковлев. — На вас лица нет.

— Не знаю, — через силу улыбнулся грузин. — Тут болит, — похлопал он себя по пояснице. — Писать хочется, а не могу.

— Почечная колика, наверное, — предположил Тыковлев. — Вам надо немедленно к врачу. Сейчас прямо с вокзала на “скорую помощь”.

— Не могу я в больницу. Какая “скорая помощь”? — вздохнул Автандил. — Сначала кейс...

— К черту кейс, — запротестовал Тыковлев. — Здоровье дороже.

— Без кейса мне здоровье уже не понадобится, — криво ухмыльнулся Автандил. — Там деньги. Большие деньги. Я их должен доставить. Все остальное потом. Я вас об одном попрошу. Если можно, сначала поедем по одному адресу. Я от чемоданчика там избавлюсь, а потом уже вас на Васильевский, а меня в больницу. Простите, что так получилось, но очень болит. Боюсь потерять сознание.

— Автандил, вы делаете глупость, — изрек Тыковлев. — Из-за этого дурацкого чемоданчика останетесь инвалидом или, еще хуже того, богу душу отдадите. Никуда ваш кейс не денется. На худой конец, я присмотрю, позвоню Губерману, объясню.

— Не надо звонить, — запротестовал Автандил. — Мы через минут сорок на проспекте Тореза будем. Я эти сорок минут продержусь. Иначе он меня выгонит.

Машина понеслась по городу на предельной скорости. Проехали площадь Мужества, завод “Светлана” и, наконец, выбрались на проспект Тореза. Справа замелькали деревья Сосновского парка, слева за высокими сугробами стояли новые дома из серого силикатного кирпича.

— Остановись, — хлопнул по плечу водителя Автандил, — я сейчас.

Открыв дверцу “Волги”, он с трудом вышел из машины, сделал несколько шагов, скрючился и упал в снег.