Денис Драгунский - Соседская девочка

Но за эти четыре часа она страшно устала от неопределенности. Сначала ей было тревожно, потом интересно, а теперь стало мучительно.

Приключение должно закончиться – так, как оно должно закончиться. Так, как это определилось на небесах. Но какое дело небесам до красивой московской девочки, попавшей в богатую рижскую квартиру? О, нет! Небесам есть дело до всего.

Она задрала футболку до подбородка. Полюбовалась своими маленькими торчащими грудками – бюстгальтера на ней не было. Расстегнула пояс джинсов, стянула их вниз, так, чтобы завиднелся выбритый лобок со специально оставленной узенькой дорожкой темных подстриженных волос. Подвигала бедрами и замерла, глядя на себя в зеркало – и видя, и чувствуя, как у нее краснеют ее маленькие очень красивые уши. Смотрела и не могла решить, в каком виде ей выйти из ванной. Сердце билось медленно и глубоко. Ей даже показалось, что она вдруг по-настоящему захотела.

Старик меж тем сидел в гостиной в кресле и листал айфон.

Он открыл ленту новостей. Там было про нескончаемую войну на Ближнем Востоке. Он пробежал несколько сообщений, как вдруг строчки вспыхнули перед ним стеклянным блеском, шея его напружилась, глаза выпучились, очки слетели с носа… Он рванулся вперед, хотел глотнуть воздуха – и дико захрипел; нижняя челюсть его отпала, обнажив розовый пластик искусственных десен, из которых торчали сияющие белоснежные зубы, голова завалилась на плечо и замоталась, грудь рубашки выпятилась коробом – и все тело, извиваясь, задирая ковер каблуками, поползло на пол.

Она услышала стук и громкий стон.

Поддернула джинсы, опустила футболку и выбежала из ванной. Пробежала через коридор, сунулась в спальню, вбежала в гостиную.

Он лежал на полу, перед креслом , и уже головой перестал мотать. Сизое, уже мертвое лицо постепенно стыло, прерывистое дыхание слабело. Вот оно оборвалось, и по его лицу медленно потекла бледность, и черты его стали утончаться и светлеть .

Она поняла, что он мертв. Мертв окончательно и бесповоротно.

Ей стало страшно.

Через много лет она вспоминала и рассказывала – не просто страшно, а первый раз в жизни физически страшно. Всем телом, руками и ногами, которые заныли и заломили, сердцем, которое закололо и зашлось, и животом – печенкой и кишками. Особенно кишками. Схватило и закрутило. Она испугалась, что обделается от страха, и побежала назад, в ванную комнату, на ходу снова расстегивая джинсы.

Уселась на теплый унитаз, вцепилась пальцами себе в колени и с наслаждением облегчилась. Это было как оргазм. Это было лучше любого оргазма. Зубы ее коротко стиснулись и даже скрипнули, но дыхание тут же выровнялось, и сердце больше не болело. Ничего не болело. Во всем теле была усталая сладость.

Она встала, спустила воду, помыла унитаз ершиком, побрызгала дезодорантом вправо-влево и пересела на биде с пультом управления. Долго сидела, ловя попой теплую щекотную струю, делая ее то сильнее, то слабее, то горячее, то прохладнее, и старалась не думать о мертвом старике в соседней комнате.

О чем же она думала? О том, что вряд ли она когда-нибудь еще раз окажется в такой роскошной ванной? О том, что жизнь несправедлива ко всем – и к миллионам некрасивых женщин и небогатых мужчин, и к ней, совершенной красавице, и к богатому старику, который так глупо и некстати умер? А ведь она могла его хоть капельку приласкать напоследок: теперь, когда он валялся мертвый на ковре, она почувствовала к нему что-то вроде прощальной сочувственной нежности. Может быть, может быть, – вспоминала она потом. Но о том, что надо бежать отсюда со всех ног, она почему-то не думала совсем.

На низкой скамеечке была стопка небольших полотенец. Она взяла одно, хорошенько вытерлась, бросила его в ивовую корзину, стоявшую рядом. Подтянула трусы, потом брюки. Оглядела ванную, как будто бы на прощание. Большая, метров десять, как целая комната, и с окном. Подошла к окну, сильно высунулась наружу.

Квартира была на третьем этаже. Внизу через узкий переулок было кафе, столики в саду, там люди пили пиво и ели чипсы. Ее увидели, кто-то помахал ей рукой. Она помахала рукой в ответ и поняла, что удрать через окно уже не получится. Да и высоко, ноги переломаешь.

Вдруг она услышала песенку Раймонда Паулса. Известная мелодия, но на латышском. Сначала тихо, потом громче, потом на весь дом.

Выскочила в коридор. В прихожей что-то мигало.

Ага! Это звонок. Светился экранчик видеодомофона. Хорошо было видно, что у подъезда стоит Борис. Она надавила клавишу с изображением колокольчика. Песенка замолчала. Потом – клавишу с изображением громкоговорителя.

– Ludzu? – спросила она нарочно не своим голосом.

– Аркадий Павлович дома? – вежливо спросил Борис.

– Labi! – сказала она и надавила клавишу с изображением ключа.

Открыла дверь, просто нажав на ручку, и ждала Бориса, заранее приготовив все слова. Что-то вроде «Сдал меня в аренду? Ну и говно же ты. Сколько получил? Не прикасайся ко мне!»

Но Борис воскликнул:

– Ты здесь! Я тебя нашел! – и протянул к ней руки.

Он был одновременно рад и растерян, и это ее на полсекунды обезоружило. Но только на полсекунды. Она отступила на два шага и сказала:

– Сейчас ты мне будешь врать. Сочинять истории. Как ты ему починил айфон за две штуки евро, штуку в руки, штуку в долг. За пять минут, пока я ходила пописать. Не надо. Помолчи. Он умер. Только что. Надо вызывать скорую и полицию. Иди сюда, поможешь.

Борис вошел в комнату, присвистнул, потом перекрестился. Потом покосился на нее и насмешливо спросил:

– Отчего же он, бедненький, умер?

– Дурак! – крикнула она.

– Батюшки! – сказал Борис, увидев бумажник, лежавший на столе.

– Не трогай! – закричала она еще громче.

– Да мне копейки чужой не надо! – фыркнул Борис. – Я так только, полюбоваться чужим счастьем! – взял его в руки, раскрыл. – Бабла-то, бабла…

Из бумажника выпал синий паспорт. Republic of Kenya. Значит, старик правду говорил, что он из дальних стран. Как это он выразился? Из стран неблизких. Она взяла паспорт. Его фамилия была Крейс.

В коридоре что-то громко щелкнуло.

– Аркадий Павлович! – крупный и рослый парень стоял в прихожей. В руках у него был большой кожаный бювар. Он расстегнул бювар, и вытащил пачку бумаг, и вот тут наткнулся глазами на нее; она вышла ему навстречу.

– Приветствую! – сказал парень. – Вы помощница Аркадия Павловича? – он произнес слово «помощница», сдерживая губы от усмешки. – Ага. А, вы, наверное, водитель? – обратился он к Борису, который тоже вышел в коридор. – Аркадий Павлович обещал тут подписать кое-какие бумаги. Скажите ему, Андрис принес кое-что на подпись… Сами передадите? – он не услышал ответа и нахмурился. – Или все-таки пропустите меня к нему?