Михаил Полюга - Прискорбные обстоятельства

Я спохватился, но было поздно. Совсем рядом, глаза в глаза, я увидел отчаянные, рефлектирующие зрачки дикой кошки, оказавшейся в западне, все понял и подло струсил:

— Нет, что вы! Я вовсе не претендую…

Но она уже приподнялась, нависла надо мной светлой, соломенной прядью, затем, закрыв глаза и едва дыша, коснулась моего лица трясущимися губами.

Тут я обмер и истово возжелал покаяния: «Ах, Евгений Николаевич! Ты дурак или законченная скотина? Ведь понимал, знал, что волокитство часто бывает наказуемо любовью!..»

Всё внезапно обрушилось во мне — все мои хитрые построения, уловки и приманки, все заигрывания и пошлые намеки, всё, чем я так гордился при общении с женщинами, с которыми неплохо было вести игру на грани фола, скользить между флиртом и соблазном, с которыми можно было провести время без последующих осложнений в виде раскаяния и угрызений совести. И вот я неосторожно соскользнул с этой самой грани и попался: Капустина неожиданно раскрылась, подалась, потянулась ко мне и теперь, после поцелуя, на мгновение замерла, ожидая и от меня того же. Что делать, как поступить? А если девочка искренна? Ловелас хренов!

Я выпростал из-под одеяла руку и отечески погладил ее по волосам:

— Зачем вы осветляете волосы перекисью?

— Я не осветляю. Это мой естественный цвет. — Она, точно бесприютная ласковая кошка, закрыла глаза и потерлась щекой о мою ладонь. — Говорите мне «ты», пожалуйста!

— Светлана Алексеевна! Света… — Я не знал, о чем говорить дальше: ни мыслей, ни слов не находилось, все какие-то обрывки, сумбурные и неясные, — и в какой-то момент ужас вдруг охватил меня, ужас перед тем, что я только что сотворил.

— Как… как вы догадались? — шепнула она, не отпуская мою ладонь.

— О чем вы?

— Что я тоже этого хочу…

«Я?! Догадался?! Господи боже мой!»

— Я думала там, во Львове: ну что вы нашли в… ней? Чем завлекла вас? Умом, красотой, молодостью? Чем? Ведь она… заурядная, тогда как вы… О чем бы вы говорили с ней, если такие разные?..

— Между нами ничего не было. Так, недоразумение, театр двух актеров, как и многое в этой жизни.

Я на мгновение отвлекся и неосторожно пошевелил ногой, и тут же огненно-жгучий электрический разряд проскочил в пораженном подагрой суставе.

— Болит? Вам и в самом деле так плохо? — У Капустиной сделались жалкими и отчаянными глаза, она села ко мне спиной и вдруг решительно потянула через голову свитерок. — Если так надо… Если надо… Отвернитесь. Пожалуйста, не смотри.

Но я не дал Капустиной совершить эту непоправимую глупость — обхватил ее птичье знобкое тело, прижал к себе, снова натянул свитерок на плечи и едва не силой уложил рядом с собой:

— Это не тот случай. Лучше ляг рядом, ко мне на плечо. Укрой ноги одеялом, — вот уж не ноги, а ледышки! И давай поиграем в одну старую игру, называется «Да — нет». Я спрашиваю, а ты отвечаешь. Но отвечаешь только «да» или «нет». А после будешь спрашивать ты. Согласна?

Она придвинулась, прижалась ко мне бедром, осторожно легла щекой на мой локоть и замерла так.

— Ты употребляешь наркотики? — озвучил я первое, что пришло в голову.

— Нет.

— Куришь?

— Нет. Пробовала один раз, еще в школе. Не понравилось.

— Пьешь?

— Что, заметно? Это я со злости напилась. Все достало, вот и решила: напьюсь, а там будь что будет.

«А вышло вот как! Впрочем, в жизни часто именно так и происходит: надеешься на одно, в результате получаешь совсем другое».

— У тебя есть любовник?

— Нет. Был когда-то, в прошлой жизни. Неважно когда. Был, а теперь нет.

— Сколько у тебя было мужчин?

— Вот уж не считала! Мало. Муж был… И еще один человек…

— Ты кого-нибудь по-настоящему любишь?

— Не знаю. Может быть. Вчера не любила, а сегодня… Не знаю.

— Во что ты веришь? В Бога, в цивилизацию, в просвещение, в учение марксизма-ленинизма, в золотого тельца?..

— Вот ты и попался! На этот вопрос односложно ответить нельзя. Обо всем этом можно распространяться до утра. Вот, например…

И она о чем-то начала говорить, задвигалась, приподнялась на локте, ударила меня ладонью в плечо, доказывая что-то свое, ускользающее мимо моего внимания. А я тем временем думал: как быстро мы сошлись, точно давным-давно знакомы и близки, не всегда даже постель так сближает. И еще думал, что мне сейчас хорошо и покойно, как не было хорошо и покойно уже давно. И главное, что нельзя обижать эту искреннюю чистую девочку — как любовью, так и нелюбовью. Вот только как это сделать? Как не принять, но и не отвергнуть?

А она внезапно приумолкла, шея и край щеки пошли у нее пятнами, и слезы выступили у нее на глазах.

— Я, наверное, выгляжу в твоих глазах дурой? Или того хуже: опоила, затащила к себе домой, уложила, а после…

Я покрепче обнял ее за худые плечи, притиснул к груди, так что она сдавленно пискнула, и поцеловал в кончик носа.

— Теперь спрашиваешь ты, — сказал я, чтобы расшевелить и отвлечь ее, чтобы не задумывалась о печальном и неизбежном.

— Каких женщин вы любите? — быстро спросила она о том, о чем, по всей видимости, изначально собиралась меня спросить.

— Я не люблю женщин вообще . Я могу любить только одну женщину. Остальные мне более или менее интересны или не интересны.

Она несколько озадачилась, но поскольку второй вопрос уже вертелся на языке, выпалила вдогонку первому:

— А каких женщин вы не любите?

— С немытыми волосами. А еще тех, кто грызет на людях семечки, громко разговаривает и смеется, употребляет ненормативную лексику, не читает умных книг, неизвестно с чего толстеет, ходит с шершавыми пятками, легкодоступен и неразборчив, с пирсингом, татуировкой и… Пожалуй, достаточно. Но список неполный.

— Злой у вас язычок!

— Я не мизантроп, милая моя, но до мозга костей консерватор.

— Положим, что так. Но дальше. Вы однолюб или?..

— Не знаю. Не уверен. Скорее да, чем нет.

— Тогда… — Она на мгновение задумалась и, обмолвившись, точно в знаменитом стихотворении, заменяя «пустое вы сердечным ты », продолжила игру: — Твое любимое стихотворение?

— Пожалуй, это:

Они любили друг друга так долго и нежно,

С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!

Но, как враги, избегали признанья и встречи,

И были пусты и хладны их краткие речи.

Они расстались в безмолвном и гордом страданье

И милый образ во сне лишь порою видали…

И смерть пришла: наступило за гробом свиданье…

Но в мире новом друг друга они не узнали.

— Лермонтов? Угадала! Но почему это ? Почему это ?!

Потому! Потому что стихотворение настоящее, когда оно болит и ноет в душе. А еще потому, что вспомнил, как перечитывал Лермонтова, когда от меня ушла жена: «Нет, не тебя так пылко я люблю…», «За все, за все тебя благодарю я…», «И скучно и грустно…». По всей видимости, ему было за что подставлять лоб под пулю!..