Михаил Полюга - Прискорбные обстоятельства

— Золото в слитках, платина, бриллианты. Сейчас из банка подъедет бронированная машина — будем выгружать.

— Какой-то у вас злой юмор!

— А вы чего хотели? Благодарности? Кстати, от вас несет вчерашним дармовым фуршетом. Где подъедались? Кого после фуршета обгадили? И вообще, почем нынче журналистский опиум для народа?

На миг опешив, тип автоматически выключает микрофон, но тут же выправляется, меняя гримасу на лице — с кислой на полную достоинства.

— Многие журналисты, между прочим, рискуют жизнью в горячих точках планеты, а не, как вы говорите, подъедаются на фуршетах, — цедит он сквозь зубы и смотрит мне в глаза с нескрываемой ненавистью человека, у которого хотят отнять исключительное право на истину.

— Многие прокуроры — не менее порядочные люди, но при этом есть и такие, которые подъедаются на законе. Отсюда простой, как зубочистка, вопрос: почему в прессе вещают только о ментах и прокурорах? А где остальная братия? Например, напишите о себе: вчера был на фуршете, съел и выпил столько-то, натаскал в карманы чего смог, но писать об организаторах не намерен из принципиальных соображений. Или еще как-то так…

— Пошел ты!.. — шипит журналист, но не договаривает и на всякий случай отступает на шаг-другой.

Путь свободен. Мы поднимаемся по ступенькам, насилуем массивную дверь на тугих петлях и входим в здание. Тут только я замечаю, что у Курватюка позеленело лицо, дрожит челюсть, а глаза вот-вот выкатятся из орбит.

— Вы что? Что вы себе позволяете? Да они… да мы…

— Успокойтесь, ничего о нас с вами в новостях не будет. Подловят кого-нибудь другого, с большими коробками и корзинами. А у нас в руках — по скромному пакету. Что в пакетах — за семью печатями. Есть о чем трубить на весь мир? Трубить не о чем. Видите ли, приехали с подарками! Все теперь ходят с подарками! А мы чем хуже? Хотим стать в очередь, лизнуть и поклониться…

— Ну гляди, Евгений Николаевич, ну гляди! Если только… — дрожит сизой губой Курватюк и, немного подумав, шепотом добавляет: — Вообще-то они в чем-то правы. Чего мы сюда притащились? Прогнуться? Но с другой стороны, а если бы не приехали? То-то!

— Вопрос — в иной плоскости: они, журналюги, точно так же ходят на поклон к своим боссам, так же, а может быть и еще бесстыднее, целуются и лгут об уважении, благодарности и любви. А к нам лезут с микрофоном? Ядовитые слизняки!

— Не жалуете вы прессу, Евгений Николаевич!

— А чего ее жаловать? Существует немало продажных профессий, и первые две, которые приходят на ум, — журналисты и проститутки.

Так, вполголоса пререкаясь, мы воздымаемся в лифте на седьмой этаж, где расположен мой главк, или, как поговаривают местные остряки, на седьмое небо. Тут мы разбредаемся в разные стороны, предварительно уговорившись, по возможности, сокращать визиты, — ни я, ни Курватюк не жалуем подобные мероприятия: Курватюк вот уже год-два, как стал до крайности мнителен, он хочет долго жить и потому бережет здоровье, тогда как мне пьяная болтовня людей, среди которых чувствуешь себя мышью под веником, давно осточертела. Если в области я осознаю себя «аксакалом», то в главке мальчишки, вдвое меня моложе, но как теперь говорят, мажоры, хлопают по плечу, наливают, шумят и ведут себя запанибратски. И это бы ничего. Но когда «аксакалы» из провинции, наподобие меня, прогибаются и подобострастно заглядывают молодым заправилам жизни в глаза!..

Нет, черт бы подрал такое мироздание, я для него не создан! Но, как Микоян из старого как мир анекдота, ухитряюсь проскакивать в сложных жизненных ситуациях между струйками.

Размышляя этак, я захожу в приемную начальника управления, и тут мне улыбается счастье: Его превосходительство изволят отсутствовать на рабочем месте по причине зарубежной командировки. Соединенные Штаты, две недели за океаном, симпозиум с повесткой дня… Черт с ней, с повесткой! Вопрос в том, что лично я дальше Чопа никогда не ездил, мой удел в лучшем случае Львов, тогда как этот, Его превосходительство , если не в Германии на конгрессе, то, вот как сейчас, в Штатах на симпозиуме. Видимо, ангел-хранитель этого осла выше моего по своему небесному статусу…

«Как же он там без вас? Кто печется о его драгоценном здоровье? Кто круто заваривает чай и отпаивает патрона после очередного перепоя? Ведь он любит ночь напролет катать шары в бильярдной, в закрытом ВИП-зале, и при этом запивает пивом все, что придется: коньяк, водку, виски», — хочется мне поинтересоваться у секретарши, поведавшей о командировке начальника управления, но я благоразумно сдерживаюсь. И в самом деле, чем девочка передо мной виновата?

— Очень жаль! — притворно вздыхаю я. — Здесь он необходимее.

Изображая раздумчивость на лице, я в душе смеюсь и ликую, а еще припоминаю, как этим летом мы с Курватюком имели счастье поздравить Его превосходительство с днем рождения. В крохотной приемной теснилась очередь желающих приложиться к сановной руке, в кабинете было тесно от цветов и подношений, а сам именинник принимал поздравления по двум телефонам и при этом ухитрялся отмечать на листе бумаги, кто прибыл лично (на левой половине листа), а кто ограничился телефонным звонком (на правой половине).

— Не представляешь, как замучился с этим юбилеем: целый день на телефоне! — приятельски кивая Курватюку, Его превосходительство косился на меня с некоторым недоумением и досадой, жестикулировал, указывал на гору подношений: картины, картонки, диковинные посудины со спиртным, при этом ухитряясь прикладывать к уху то одну трубку, то другую. — А еще вызывали наверх , лично благодарили и такое прочее. Погоди, сейчас выпьем. Что там у вас? Икона? Из Почаева? Погоди-ка!.. Алло, что ты там мямлишь в трубку? Не слышу! Далеко было приехать? Поезда у нас, слава аллаху, еще ходят… Так что икона?

Курватюк повторялся и подтверждал, когда удавалось вставить слово между прерывистыми скорострельными тирадами юбиляра: да, икона из Почаева… ручная работа… на доске рисована, а не какая-то фанера… и освящена, как положено. Они с Его превосходительством — однокашники по институту, но тем не менее Курватюк произносил с придыханием «вы», и кланялся, и заглядывал в глаза: мало ли, на всякий случай, ведь столько лет прошло, а властные коридоры меняют человека до неузнаваемости…

Затем мы на скорую руку, как это называется у музыкантов — tempo, опрокинули в углу за холодильником по три рюмки «Абсолюта», закусили бутербродами с балыком и сельдью и с набитыми ртами были сопровождены к выходу. Очередь раздвинулась и сжалась за нашими спинами, как морская волна, и вытолкнула нас в коридор…

— И почему такую красивую не взять в командировку с собой? — все-таки не удержавшись, с видом провинциального простака подпускаю я напоследок шпильку секретарше.