Маргарита Дорогожицкая - Танец над вечностью

— Что делать будем, фрон?

Я слепо уставился в одну точку, не замечая Вельку. Кто убил Рыбальски? Хриз? Он раскусил ее маскарад, и она избавилась от свидетеля? Ведь больше ни у кого мотива не было. Но когда же она успела? А если это имперцы? Явились в дом за Луиджией, не обнаружили ее и… И что? Убили хозяина? Одного из самых богатых людей в городе? В этом не было смысла! Господи, из-за моего попустительства погиб человек! Как я мог поверить подлой дряни! А если это все-таки не она? А кто, демона раздери, кто тогда?!?

— Фрон, а фрон? К когниматам бы наведаться, а? Сказывают, что имперцы и в ихнюю казну хотели лапу запустить, да только эти процентщики ловчее оказались. Но если их прижмут, то это… лиху быть.

Я встрепенулся. А ведь Велька прав. Моим единственным козырем сейчас было золото. И сведения, добыть которые можно было только у отца Васуария.

Казалось, город жил обычной жизнью. Сияло солнце в зените, суетливо сновали по улочкам жители, приказчики зазывали в лавки покупателей, вяло текли экипажи по набережной, но над всем этим витал тревожный дух неуверенности. Взлетели цены, чему возмущались на рынке, через который мы пробирались к обители ордена. Да и прилавки большей частью опустели, словно затаились в ожидании голода, разрухи и войны…

Возле обители было людно. Имперцы. Много оружия. Мало порядка. Сердце тревожно сжалось. Я напустил на себя важный вид и двинулся вперед. Молоденький имперский солдат не хотел меня пропускать. Велька быстро склонился к его оттопыренному, просвечиваемому на солнце уху, и зашептал что-то, суетливо тыкая пальцем то в меня, то куда-то в сторону и чуть наверх, словно намекая на божественное провидение. А потом украдкой сунул ему в карман монетку. И нас пропустили.

У отца Васуария был посетитель. Тот самый генерал, который ехал во главе колонны надворного войска империи. Казначей ордена с легким оттенком презрения представил мне его:

— Генерал-уберман Рудольф Вальцкерт. А это фрон Кысей Тиффано, один из наших крупных вкладчиков. Знакомьтесь.

Вид у генерала был мерзок: красное обветренное лицо со злобными маленькими глазками за стеклышками очков, остренький носик и тонкие губы, точно две голодные пиявки. Голова была несоразмерно мала для круглого, как бочка, туловища, едва втиснутого в мундир. Генерал смерил меня равнодушным взглядом и пожал плечами. Голос у него оказался высоким и чуточку визгливым.

— Отец Васуарий, я настоятельно советую учесть наши пожелания — пока еще пожелания…

— Довольно! — резко оборвал его старик. — Я вам тоже настоятельно советую… убираться вон!

— Что ж… — пожевал губами генерал. — Я хотел договориться по-хорошему.

— Любое государство сильно не только армией, но и казной. Я бы сказал, в первую очередь — казной! — подчеркнул отец Васуарий. — Хотите войны? Братья ордена откажут Гарлегии во всех сделках и переводах, а также займах и ссудах, вплоть до обеспечения…

— Деньги не пахнут, — перебил его мерзавец и ухмыльнулся. — Куда вы денетесь!

— Вы еще не поняли, генерал? Выгода выражается не только в золоте, но и в репутации. А для ордена она составляет основной капитал. Подите вон.

Как только за Вальцкертом закрылась дверь, я покачал головой и сказал:

— Лихо вы его. Не боитесь?

— Как только начнутся перебои с провизией, прибежит ко мне, как миленький, в ногах валяться будет, — устало ответил казначей.

— А если силой попытаются забрать вашу казну?

— Уже. Выгребли все, что нашли. Но не тревожьтесь. Орден умеет хранить и секреты, и золото. Даже если имперцы вверх дном перевернут здесь все, им не найти основной казны. А за уже отобранные средства орден выставит им тройную неустойку, — с этими словами отец Васуарий встал и подошел к окну, заложив руки за спину. — Никому еще не удавалось безнаказанно грабить когниматов!

Я последовал за ним, рассеяно глядя в окно. На улице красные имперские муравьи загружали ящики, бессовестно обчищая орден средь белого дня. Генерал выкатился из здания и надавал затрещин извозчику, смердящему самокруткой, потом вскочил в открытый экипаж с неожиданной для тучного тела прытью. Человек, подавший ему бумаги, надвинул на лоб треуголку и сел рядом. Что-то знакомое почудилось мне в этом коротышке. Не может быть!.. Это же тот… из Вырезателей!..

— Простите!.. — пробормотал я казначею и опрометью выскочил из кабинета.

Но не успел. У меня перед носом экипаж укатил. Велька, видя мое перекошенное ненавистью лицо, вовремя перехватил меня и оттеснил от караульного, на которого я накинулся, требуя сказать, кто был в экипаже вместе с генералом.

— Тише, тише!.. — затащил он меня за угол и прижал к стенке. — Я все узнаю, фрон, не бузите. Все разведаю.

Я кипел от злости, шагая по тихому переулку; сзади топал Велька, зорко поглядывая по сторонам. Офицер Матий был прав: банда Вырезателей — дело рук имперцев! А если Хриз права, то этот урод не просто бандит, а колдун! Колдун, знающий, что его жертва жива. Знающий, где ее искать. И знающий о Хриз. Но почему он напал на императора? Кто за ним стоял? И какую роль во всем этом играет Клаус Цукеркандль?

Нас обогнали две фигуры. Студенты. Нездоровое оживление на лицах и какой-то восторженный испуг. Велька потянулся за короткой орловкой на поясе, но молодчики гоготнули и ускорили шаг, перейдя на бег. С площади уже доносился гомон. Сделалось тревожно. Я рванул за ними, понимая, что там происходит что-то серьезное.

Гудящая толпа плескалась на площади, стекаясь из переулков в центр и устремляя взгляды к разрушенной ратуше. У меня тревожно сжалось сердце, когда я заприметил человеческую фигурку, взобравшуюся на самый верх. Если эта та, о ком я думаю, то поймаю и надеру задницу так, что месяц сидеть не сможет! Пусть хоть крокодиловыми слезами обрыдается! Но фигура была мужской. Несмотря на жару, неизвестный вырядился в длинный плащ и шарф на голове. Мужчина вскарабкался на перекладину и стал что-то вещать, размахивая руками.

— Велька, за мной! — скомандовал я и нырнул в толпу, расталкивая плотное скопление людей.

Площадь по-прежнему гудела и кишела, как муравейник.

— Кто это там?..

— Сказывают, Шестой!

— Да поди ты!.. Куда на ноги прешь!..

— Фиса, рыбонька, гляди, гляди, что делается!..

— А что имперцы?..

— Военный сбор объявили, да? Вот пусть Шмеля и забирают, лоботряса, растудыть его в колен!..

— А если погромы?.. Погромы!..

Человек глянул вдохновенно поверх тысячной гущи голов куда-то вдаль, где шумел Дымнай, и золотились на солнце горы, взмахнул рукой и выкрикнул:

— Позор захватчикам! Винден не сдается! Бей красномундирников!

Толпа шумела и волновалась, и каждый о своем: о налогах, о военных сборах, об отдавленных ногах, о погромах, о Шмеле-лоботрясе… А человек надрывался: