Илья Поляк - Я твой бессменный арестант
- Название:Я твой бессменный арестант
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:1983
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Илья Поляк - Я твой бессменный арестант краткое содержание
Огрызок этой повести был опубликован в журнале ОКТЯБРЬ, 1, 1990 под названием "Песни задрипанного ДПР" и был включен в список 100 лучших книг всех времен в жанре автобиография, см:
Книгу можно купить
Я твой бессменный арестант - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
— Должен, гони! — неумолимо напирал Горбатый, шлепая ладонью по плечу мальчишке и тут же поддавая запястьем под подбородок.
— Завтра вынесу, сукой буду, — лязгнув зубами, плаксиво мямлил Толик, морщился и уползал за спины ребят.
— Зарекалась ворона… И вчера финтил: завтра, завтра, — распалялся Горбатый, и, подражая Николе, сек худенькую повинную шею. — На малолетство не надейся, не проймешь!
Толик тоненько блеял. Он хорошо знал, что обещаниями никого не разжалобить, но каждый раз заводил ту же карусель с просьбами и посулами. У меня так не получалось. Меня воспринимали как взрослого, без скидок на недомыслие.
Каждый раз внутренняя борьба при виде пайки возгоралась заново: что выбрать, голод или побои? Никто не посоветует, не подскажет. С настоящей бедой всегда остаешься один на один, как с тяжелой болезнью или смертью.
Хлебушек, вот он, желанный, лежит горьким искусом. Грядущая вздрючка тоже реальна, ее довелось испытать не однажды на собственной шкуре. Каждый раз меня трясло и ломало, борьба шла с переменным успехом: то выносил хлеб и проводил в голодном покое остаток дня и ночь, то заглатывал, тешил слипшийся желудок и тащился в группу как на эшафот.
12
Куча мала
Я вцепился намертво в ржавые прутья койки. Двое шестерок, мерзко матерясь, пытались меня отодрать. Им помог Никола. Он орудовал среди извивающихся тел, бросал пацанов одного на другого и придавливал сверху, вспрыгивая и топча кучу задом и башмаками.
У самой свалки кружили шестерки, толкали и давили нас, не давая расползаться. Горбатый хлестко лягал вырывающихся мальчишек, норовя засветить в лицо. Педя подзуживал издали:
— Так ему, по сопатке! Попал! Кровянкой залился!
Смятенный и обезумевший, распластался я ниц под грудой барахтающихся тел и ошалело вертел головой в надежде избежать ударов в лицо. В кучу малу я попал впервые и еще не знал, что безопаснее всего скрючиться на боку, поджать колени и прикрыть голову руками. Куча давила. Припечатанный плашмя, я бился всем телом, силясь освободиться, задыхался.
— Бей жидов, спасай Россию! — входя в раж, баламутил Педя.
Накатывал смертельный ужас: грудную клетку сдавили, не вздохнуть, еще немного и расплющат. Я закричал, и в тот же миг острый носок ботинка со страшной силой полоснул меня сбоку по ребрам. Свет померк …
Сознание возвращалось вместе с ощущением того, что беспредельная растянутость и расчлененность тела и мыслей постепенно сжимаются в целостное и конечное я. Небытие милостиво ослабило жуткую хватку и дозволило всплыть. Оглушенный, валялся я в проходе у порога спальни, не представляя, долгим ли было исчезновение?
Полутьма, лишь размытые кресты оконных рам сереют вдоль стен. Словно стянутую стальным обручем нестерпимо ломило голову, кровь толчками, со звоном плескалась в висках. Я хватал воздух судорожными глоточками и не мог пошевелиться. Попытался встать, но пол вздыбился, кресты рам закачались, как живые. Пришлось снова лечь, беспомощно и потерянно.
Кололо в боку, и эта боль пронзала все тело. Отшибли нутро, — всплыла зловещая мысль, рожденная памятью о бесчисленных криминальных историях, заканчивавшихся избиением заарканенных несчастных воришек. Я застонал и, напрягшись, потянулся к койке.
В постели очухался окончательно и дал себе волю. Рыдания распирали грудь. Солоноватая, с металлическим привкусом кровь просачивалась в рот, тошнота подступала к горлу. Я уткнулся в подушку, сморкался и плакал взахлеб. За что меня бьют и ненавидят? Мучаюсь и голодаю, как все. Следующий раз они могут забить и до смерти … Лучше умереть сразу, чем терпеть издевательства и голод … Но умрешь насовсем, и ничего никогда больше не будет … Пожалейте меня! Мне нужна такая малость, только бы не били … В отчаянии, как в горячечном бреду, я истово творил заклинания, шептал несуразные слова, каких раньше никогда не произносил.
Боль по-прежнему буравила ушибленный бок, голова раскалывалась. Все во мне надрывалось и стонало. Я был близок к смерти или помешательству и безутешно скулил в мокрую подушку, исступленно, в неодолимой истерике, моля о помощи.
Слиток горечи скопился внутри за месяцы одиночества и страха. Неужели никто не произнесет успокоительных слов, не погладит по голове, не придаст сил выстоять?
Ощущение неодолимого несчастья окутывало меня. Казалось, такого пропащего и затурканного существа нет во всем белом свете, что достается только мне одному, а жизнь остальных ребят вполне терпима.
Сквозь собственные всхлипы и подвывания угадывался приглушенный говорок. Я знал, что никто не спит, и как только прекратил скулеж, откуда-то издалека, словно сквозь уши, полные воды, донеслись внятные голоса:
— Оклемался!
— Не будет должок зажухивать!
— Небось завтра не забудет, вынесет!
— Вздумает финтить, с кожей сдерем!
— Пятый угол закрутим!
— Недобиток жидовский! Мало их фрицы поизвели! Жаль, не всех!
— Евреи живучи, как тараканы! Их давят, а они прут из всех щелей. Откуда берутся?
— В лагере эту хархотину шлепнули б почем зря! Сколько таких ухайдакали, не счестъ! Они таились, не признавались. Их все одно уличали и выдавали немцам. В бане не открутишься! Обрезанный — значит жид! Спекся!
— А наш обрезанный?
— Надо глянуть.
— Этот сам копыта откинет.
— Ноги — спички, доход-доходяга!
— Шкилетина!
Они высказывались до конца, до донышка, с абсолютной искренностью родных по крови и вере.
Что им нужно? — вновь взметнулся страх. Не моя вина, что родился евреем. Выговариваю по-русски не хуже других, хоть кукуруза, хоть пшенка. Отчеством наделен! Назвали б Николаем или Иваном, никто бы и не пронюхал, что я еврей. А я бы все равно остался евреем, другим я и быть не хочу.
Боль и путаница в голове мешали подумать еще о скрытом еврействе, но наплакался я вволю и теперь дослушивал откровения.
— Душить жидов надо, они Христа убили!
— Бога нельзя убить. Он бессмертен.
— Много ты знаешь!
— Все говорят, что убили! Врать зря не станут.
— 3аткнись! Доконаю! Нельзя Боженьку сгубить!
— Что мы без Него?
— 3абыл о нас Бог вот и мучаемся.
— Хватит о Богах! Лучше споем!
Из душных камер на рассвете нас к стенке поведет конвой,
И я вас больше не увижу, паду с разбитой головой.
И разлетятся телеграммы родных, знакомых известить,
Что сын их больше не вернется и не приедет погостить.
Заплачет горько мать-старушка, слезу рукой смахнет отец,
Но им узнать не приведется, каков мальчишки был конец.
Безысходное рыдание желанного успокоения не принесло. Мозг бился в поисках спасения. Если и впрямь загнусь, не выдержу? Тогда терять нечего. Дерзкое решение подкрадывалось исподволь, окончательно перешибая многодневную ущербную ограниченность, и пока оно облачалось в слова, сердце бешено зачастило.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: