Юрий Гаврилов - Рассказы о рыбалке

Васильич не нашелся, что ответить и, боясь, что пауза затянется, брякнул:

— Ага, баба на рыбалке — уловы жалки!

«Ну, все, — подумал Васильич, — сейчас этот эталон красоты развернется и больше я его никогда не увижу».

Но девушка не ушла, а поддержала тему:

— А еще отсталые люди говорят, что баба на корабле — к беде, и что курица — не птица, а женщина — не человек!

— Извините, я не хотел вас обидеть. Наверное, одичал на природе…

— А я думала, что природа настраивает человека на возвышенный лад, делает его добрее?

«Ничего себе — штучка, — поразился Васильич, — обычно красивые женщины глупы как пробки, справедливо считая, что для устройства в жизни им кроме красоты ничего больше не надо. А здесь — красива как богиня и с мыслями в голове — занятно!»

Васильич внутренне подобрался:

— Природа делает человека таким, какой он есть на самом деле, убирает всю чепуху, наносное соскабливает.

— Да-да, это из школьной программы: сочинение на тему «О чем думал Андрей Болконский, лежа под небом Аустерлица».

— Наверное, вы недавно окончили школу, леди, я «Войны и мира» совершенно не помню.

— А вы, наверное, хотели раззадорить меня, а сказали, сами того не желая, комплимент — школу я закончила давно, просто пример хрестоматийный, в память врезался.

Разговор завязался интересный, затрагивающий близкую Васильичу тему природы и отношения человека к ней, но рыба была почищена (ну почему он не поймал сегодня больше?) и повода оставаться на островке у Васильича не было. Ну, в самом деле, не стоять же без повода и разглядывать полуголую собеседницу! Для того чтобы переложить ответственность за расставание на девушку, Васильич вдруг спросил:

— Вас ведь, наверное, подруги заждались? Или друг? — от последнего слова стало немного горько, как будто сиюминутная случайная встреча давала Васильичу право на ревность.

— Нет, вы ошибаетесь, все мои друзья далеко — в Москве.

Русалка поведала, что сбежала из столицы, чтобы «привести мысли в порядок» и отдохнуть от надоевшей рутины. Рутина, если Васильич правильно понял, заключалась в посещении музеев, концертов, по вечерам — светских раутов и презентаций.

— Такая свобода в выборе занятий объясняется несвободой руки и сердца?

— Вы опять ошибаетесь, я не замужем, никогда не была и не собираюсь, — развеселившись озадаченным видом Васильича, засмеялась ундина.

— Тогда у вас есть любящая тетя в Неваде или Оклахоме, сколотившая состояние на торговле подержанными авто с единственной целью — облагодетельствовать любимую племянницу.

— Вы не так далеко от истины! Знаете что? Вам не трудно будет отвезти меня в Нововоронцовку? Моторка должна забрать меня только через час, а после разговора с вами мне будет на острове очень одиноко.

— А ваши не хватятся?

— Нет, дядю я предупредила, что если надоест — доплыву до деревни сама.

«Так-так, — удивился Васильич, — она еще и в воде чувствует себя как рыба», — до Нововоронцовки было не меньше двух километров.

Достоинства Кати Васильич находил еще неделю, во время которой они не расставались ни днем, ни ночью.

У Васильича никогда не было такой умной собеседницы и красивой женщины.

Словом, наш герой безнадежно влюбился.

За короткое время знакомства с Катей Васильич преобразился: он стал энергичен, остроумен, решителен, пытаясь быть достойным предмета своей любви.

Он ЛЮБИЛ!

Это чувство после охлаждения отношений и развода с женой, казалось, никогда больше не потревожат Васильича. Получалось, что зарекаться нельзя не только от сумы и от тюрьмы.

И Катя, что казалось совершенно невероятным, отвечала ему взаимностью! Потому, когда время ее пребывания в Нововоронцовке подошло к концу, она напрямую предложила Васильичу поехать с ней в Москву.

— В Москву-у-у? — опешил Васильич.

— Ну да, я же в Москве живу. Жила бы в Париже — во Францию бы позвала, — попыталась скрыть тревогу за шуткой Катя.

А действительно, какого продолжения их бурного романа (простите за банальность определения) Васильич ожидал? А в том то и дело, что никакого! Он жил одним днем, сегодняшним, не пытаясь заглянуть в завтра и не волоча за собой груду с многочисленными «вчера». Он жил эту неделю не воспоминаниями и не надеждами. Он просто жил настоящим, как ни легкомысленно это для зрелого мужчины. И вот сейчас надо было выбирать. На одной чаше весов лежала его свобода, одиночество, единение с природой, на другой…

Пытаясь удержать и то и другое, Васильич пошутил:

— А если гора не может идти к Магомету? Может, Магомет пойдет к горе? Оставайся!

— Нет.

Спрашивать «почему» было глупо. Слишком разными они были. На ум Васильичу пришла строчка из глупой песенки: «Дельфин и русалка, они, если честно, не пара, не пара, не пара…»

Они расстались. Конечно, пообещали друг другу созвониться, встретиться на «нейтральной территории» — где-нибудь в Питере или в Крыму, но Васильич знал: его встреча с Катей была первой и последней в жизни. Была сном. Как тот сон про русалку, с которого все началось.

Пятый год мотался Васильич между городом и селом, нигде не находя себе места. В городе до чертиков надоедали грязь, шум, суета, хамство — долго жить в нем Васильич не мог, но город давал какой-никакой приработок к пенсии, и с городскими проблемами волей-неволей приходилось мириться. По приезду в село общежитские проблемы снимались сами собой, казалось бы — живи, да радуйся! Но очень скоро наш герой начинал мучиться одиночеством.

Это он поначалу считал, что образованному увлеченному человеку достаточно книг и рыбалки, чтобы наслаждаться душевным комфортом. На поверку оказалось, что все не так просто — ему, может, и в куда меньшей мере, чем многим, но все же требовалось человеческое общение. Пробовал сходиться с местными — добром такие знакомства не заканчивались: новые друзья то тырили вещи, а то доставали пьяными визитами.

Короткие разговоры с продавщицей в магазине и «здрасти-досвидание» с соседями, понятное дело, потребности в общении не снимали. Приезжать в село с друзьями нравилось Васильичу все меньше и меньше: многие из них самостоятельностью не отличались, и хозяину во время таких визитов приходилось самому носить бесконечную воду, готовить еду и мыть посуду.

Если бы поселиться в село насовсем, то визиты городских друзей, с их новостями и пьянками были бы куда более желанными, но поселиться насовсем в селе Васильич боялся: не нагрянула бы в заднепровской глуши тоска смертная, от которой только два спасения — вино, да веревка.

Переехать в село насовсем мешал Васильичу и еще один вопрос — женский. Кого любить в такой глуши?

Большинству его соседок уже лет двадцать как за тридцать было, а более молодые особи женского пола находились в законном или гражданском браке с местными же мужиками.