Дженни Колган - Шоколадная лавка в Париже [litres]

Я взглянула на часы. Уже почти полночь, а у меня завтра напряженный день.

– Я пойду домой, – объявила я.

Но тут мое внимание привлекла балерина, снимавшая пуанты. Ее пальцы ног были в крови. Балерина исполнена утонченной красоты, но на ее ступни страшно смотреть: все в каких-то буграх, узлах и шишках. Искривленные пальцы ног тесно жмутся один к другому. Я была не в силах отвести взгляд от ее ног, и вдруг заметила, что балерина тоже на меня смотрит. Я поспешно отвернулась.

– Я все понимаю, – ободряюще улыбнулась девушка. – Видок тот еще, non?

– У самой не лучше, – ответила я и вдруг обрадовалась тому, что у меня есть хоть что-то общее с этими прекрасными эфемерными существами. – Вот, смотрите.

Я показала ей ногу.

На подкладке балеток были видны следы крови.

– Да, – протянула балерина. – А впрочем, кому нужны эти каблуки?

Я улыбнулась ей, она улыбнулась в ответ. Какая же она маленькая: сантиметров сто пятьдесят, не больше!

– Точно, – согласилась я.

Потом подошла к Сами и поцеловала его.

– Приятного вечера, – пожелала я. – И спасибо.

– Не переживай, сhérie, все будет хорошо. – Сами чмокнул меня в щеку.

– Спасибо, – повторила я.

За последующие несколько недель очереди в шоколадную лавку заметно сократились. Я ударилась в панику. Фредерик старался меня успокоить – объяснял, что для августа это нормальное явление: Париж пустеет и большинство магазинов закрывается. Мы и сами в конце месяца сделаем перерыв на две недели. Я понятия не имела, чем себя занять на этих «каникулах». Можно съездить домой, проведать маму с папой. Или пригласить их сюда? Но тогда им придется бронировать отель. Для мамы это будет огромный стресс. А если удастся поговорить с Тьерри? Его держат в больнице уже целую вечность. Похоже, французская система здравоохранения в этом смысле сильно отличается от нашей – можно будет назначить точную дату для приезда Клэр. Чем скорее, тем лучше. Впрочем, ее самочувствие предсказать невозможно: ей то хуже, то лучше. Тут заранее не угадаешь.

Однажды поздно вечером я набрала ее номер:

– Алло.

– Анна!

Я попыталась по голосу определить, как она. Кажется, одышки чуть больше, чем обычно, но ненамного.

– Вы что, бежали к телефону?

– Ха-ха, очень смешно! Ну как, поставила французское произношение?

Я улыбнулась. Теперь ко мне почти перестали обращаться по-английски. Такое чувство, будто все парижане в совершенстве владеют моим родным языком и не упускают ни единого случая этим похвастаться, а заодно разнести в пух и прах мой французский. Но две недели назад я заметила, что ситуация начала меняться. Я все чаще общаюсь с покупателями. Конечно, уровня Элис мне не достичь: за француженку меня не примут. Все во мне, от прически до обуви, кричит: «Дочь Альбиона». Но теперь при виде меня собеседники не переходят на английский. Даже речь больше не замедляют. Для меня это величайшая степень признания. Пусть даже приходится то и дело переспрашивать.

– Super bien, merci, madame [48] Суперхорошо, спасибо, мадам (фр.). , – нахально заявила я.

Готова была поклясться: Клэр улыбнулась в ответ.

– Я написала Тьерри, – вдруг удивила меня Клэр. – Сообщила, что скоро приеду. С тобой, конечно. Тридцатого августа. В это время шоколадная лавка будет закрыта, поэтому надеюсь, что не создам для тебя никаких неудобств.

– Отлично, – обрадовалась я.

К тридцатому Тьерри уж точно поправится.

– А он не может… Я бы хотела, чтобы Тьерри встретил меня в Кале.

В голове пронеслась мысль: скорее Элис разрешит ему подняться на Эверест без кислородного баллона, чем отпустит встречать бывшую возлюбленную. Но я сочла за лучшее промолчать.

– Ну не знаю, – уклончиво ответила я. – Тьерри недавно перенес серьезную операцию. Не уверена, что это хорошая идея. А тут еще вы в таком состоянии, и багаж тяжелый, и… Не волнуйтесь, я вам помогу, а вот насчет Тьерри…

– Ха! – Клэр фыркнула. – Все против этой поездки. Никто меня не поддерживает. Все думают, что ты смерти моей хочешь.

– Я вас поддерживаю! Забронировала билеты на поезд и скоро за вами приеду. Но чудеса мне не под силу.

В сердце закралось сомнение: а что, если родные Клэр правы? Но тут же я отмахнулась от этой мысли. Если бы я серьезно заболела – а наверное, со всеми такое случается, ни одна жизнь не обходится без болезней – и мне очень хотелось бы что-то сделать, я бы очень обрадовалась, если бы мне кто-нибудь помог, пусть даже все вокруг считали бы, что более идиотскую идею придумать невозможно. По-моему, самая идиотская идея на свете – это рак, но тут уж ничего не поделаешь.

– Извини. – Клэр поспешила меня успокоить. – Я просто перенервничала. Не волнуйся. Я тут составила… Короче говоря, если со мной что-то случится, тебя никто обвинить не сможет.

– Ладно, – протянула я.

И все-таки слышать такое не очень-то приятно.

После нашего неудачного свидания Лоран на связь не выходил. Сначала я сердилась, потом порадовалась, что не успела с ним переспать. Судя по его реакции на берегу, закончилось бы дело плохо. Что бы там ни твердил Сами, а меня бы это надолго выбило из колеи.

Учитывая, что Элис запретила мне навещать Тьерри, о его самочувствии мне узнать было неоткуда. Интересно, до какой степени он посвящен в планы Клэр? Элис заходит в шоколадную лавку раз в два дня. Подсчитывая доходы, сердито хмыкает. На вопросы о состоянии Тьерри отвечает до обидного односложно. Знаю только, что он еще некоторое время проведет в больнице. Фредерик уверен: если шоколатье выпишут, тот в ту же секунду понесется в лавку прямо вместе с капельницей.

Клэр готова. Совершенно готова. Дом приведен в полный порядок. Онколог поначалу рассердился. «Должно быть, все врачи обожают бездумно покорных и благодарных пациентов», – пришла к выводу Клэр. Впрочем, бездумную покорность и благодарность любят все. Но постепенно онколог свыкся с этой мыслью, отложил следующий курс химиотерапии и выписал Клэр несколько очень мощных обезболивающих – на всякий случай. Врач неоднократно напомнил Клэр, что страховки у нее нет, европейская карта социального страхования ей ничем не поможет, потому что Клэр знала о своей болезни до поездки, и вообще она рискует вляпаться в большие неприятности. Но Клэр пропускала эти речи мимо ушей. Наконец врач улыбнулся, пожелал ей всего наилучшего и вспомнил случай из юности. Будучи еще студентом-медиком, он тайком пробрался в кабаре «Фоли-Бержер», и это была лучшая ночь в его жизни. Клэр улыбнулась в ответ. Для скольких людей Париж стал особым городом!

Ее чемодан собран. Оба сына уже приходили. Тяжело вздыхали, жаловались, умоляли Клэр передумать – разумеется, безрезультатно. Такого здорового румянца на ее щеках никто не видел уже больше года.