Мария Метлицкая - Осторожно, двери закрываются

«Ничего себе, а? – удивился Свиридов. – Вот это размах, вот это масштаб! Да, в России-матушке все с размахом и с купеческой широтой. Гулять так гулять! Молодцы».

Заказал черт-те сколько, хотя цены были нехилыми, Катя права. Она ела мало и вяло, он расстраивался, но понимал – балерина.

После коньяка разговор оживился, Катя порозовела, оттаяла, первое смущение и робость прошли. Говорила про работу: пока везет не очень, но главное, что работа любимая. Он осторожно спросил про кавалеров, Катя смутилась, отвела глаза и буркнула, что все нормально. Больше с такими вопросами он не приставал.

Расспрашивал про стариков, Петра Петровича и Анну Ивановну, про то, как они дожили свою жизнь, как уходили.

Катя снова поморщилась, и опять Свиридов понял, что тема эта больная, тяжелая – они внучку вырастили, полностью отдавая себя. Старики ушли не так давно, пару лет назад, сначала дед, а потом и бабушка. Ну а потом еще Витя.

– Мы с мамой остались одни, – тихо сказала Катя.

Он молча кивнул и погладил ее по руке.

Про мать говорила скупо и коротко. Оказалось, что Валентина не работает по болезни, полгода назад перенесла операцию, ничего плохого, но все равно тяжело. Полгода живет на даче, гуляет, копается в огороде, сажает цветы, и ей там хорошо и спокойно.

Он удивился:

– Валентина и дача? Огород и цветы? – Даже присвистнул от удивления: – Ничего себе, а?

Впрочем, с возрастом люди меняются.

Усиленно предлагал Кате десерт, но та оказалась – давно отвыкла от сладостей, не понимает их вкуса, ну и вдобавок нельзя. Он, сластена, даже расстроился:

– Ну хоть иногда? Как же лишать себя удовольствия?

Потом понял, что дочь нервничает и исподтишка поглядывает на часы. В конце концов она извинилась и вышла позвонить.

Все понятно, секреты.

– Торопишься? – спросил он, когда она вернулась.

– Да нет, не то чтобы, – тихо сказала она и, решившись, добавила: – Я маме звонила. Так вот, она приглашает вас на дачу. Ну, в смысле, нас, нас обоих.

Свиридов посмотрел на дочь: выглядела она растерянной, смущенной. На минуту он задумался – а что, в конце концов? Какие такие у него дела? Главное дело – повидаться с дочерью. Но как он может ей отказать? А дела свои, делишки, он сделать успеет. В конце концов, обратный билет через семь дней. Главное – Катя, и он не может обидеть ее отказом. И Валентину не может, не заслужила она.

– Конечно, – заторопился он. – Прямо сейчас? Да, да, разумеется! Сейчас только расплатимся. Обождешь меня на улице?

Он видел, как дочь облегченно выдохнула, порозовела от радости и полезла в сумочку за телефоном. Все понятно: звонит Валентине. Ну и отлично.

Свиридов подозвал официанта, попросил побыстрее собрать коробку с собой: несколько закусок на его усмотрение, три разных горячих, два-три десерта и обязательно их собственный хлеб, дивные булочки с разными добавками, ну просто Франция, честное слово. И непременно бутылку хорошего французского коньяка. А главное – побыстрее!

Когда он вышел на улицу, оживленная Катя заканчивала разговор. Минут через пятнадцать выскочил официант и вручил ему огромный, тяжеленный пакет.

Катя наблюдала за этим с недоумением.

Несмотря на ее протесты, взяли такси – гулять так гулять. Да и тащиться на электричке совсем не хотелось. В такси он уснул, да и Катя, кажется, прикорнула. Ехали долго, пробки, пробки – даже пожалел, что не отправились на электричке. Проснувшись, Свиридов принялся с интересом смотреть в окно. И город, и ближнее Подмосковье изменились до неузнаваемости – высотки и коттеджи, кованые, серьезные заборы, шикарные машины. А после пятидесятого километра все стало знакомым, привычным – довольно редко встречались новые крепкие дома, а привычных избушек, сереньких, покосившихся, было навалом. Маленькие сельские магазинчики, принаряженные дешевым сайдингом.

Это была знакомая Россия, прежняя, привычная. Плотно стоявшие вдоль шоссе леса, темно-зеленые хвойные и пожелтевшие лиственные, успокаивали и радовали глаз. Среднерусскую, ласкающую глаз природу он по-прежнему очень любил.

Катя сидела рядом и щелкала телефоном.

Свернули на проселочную. Переваливаясь на колдобинах, машина замедлила ход.

«Все по-прежнему, – подумал Свиридов. – Город и трассу в порядок привели, а вот внутренние дороги остались такими же: не дай бог дождь, развезет – мало не покажется». Вспомнил, как чертыхался тесть на своем «москвичонке». А сколько раз застревали и вытаскивали машину из топи? Но вот покосившиеся, кривые ворота и стертая от дождей табличка «СНТ «Сказка». Добро пожаловать». «Сказка», – усмехнулся он. – Да уж, куда там! Как была сказкой, так и осталась». Сколько же лет назад он здесь был последний раз? Лучше и не вспоминать.

Местная дорога, уложенная строительными бетонными плитами, стала устойчивее, и водитель с облегчением выдохнул.

Поселок выглядел по-сиротски заброшенным, нежилым.

– Осень, октябрь, – пояснила Катя. – Почти все съехали – школа, сады. Остались только пенсионеры, те живут до белых мух, пока есть вода, ее в декабре отключают. Да и продуктовая лавка перестает работать. Тогда все и съезжают. А летом здесь шум и гомон, столько народу!

Свернули на улицу под названием 11-я линия. Свиридов вертел головой, пытаясь что-то вспомнить, узнать. Нет, ничего. Ничего. Прошло двадцать лет…

– Здесь, пожалуйста! – сказала водителю Катя.

Машина затормозила.

Здесь. Он вытянул шею и… узнал. Дом в три окна, как шутили они.

Дом в три окна стоял. Когда-то зеленый, теперь выкрашенный коричневой краской. Шиферная крыша, кажется, та же. Как радовался тесть, когда достал этот шифер! Кажется, даже выпили за большую удачу.

Дом Свиридов узнал, а участок, конечно же, нет. Густо разросшийся сад, свисающие за забор ветки, плотный кустарник на улице за забором. Новый забор. «Ну хоть так», – подумал он, вспоминая хилый штакетник.

Выбрались из машины, прихватив тяжеленный пакет. Катя уверенно толкнула калитку. Дорожка, присыпанная толченым кирпичом, вела к дому. Ошарашенный, он замер, остановился – глазу открылся вид на дом и участок, вид сказочный, фантастический, невероятный.

Над участком, на кронах деревьев, низко лежал полупрозрачный туман. Приземистые фонарики, расставленные в саду, подсвечивали теплым, желтоватым светом влажную изумрудную зелень. Трава и листья, мокрые от недавнего, видимо, дождя, блестели нежным серебром, переливались глянцем и выглядели ненатуральными, неестественными, декоративными. Все это: и деревья, и газон с клумбами – казалось театральными декорациями. Под деревом стоял круглый, покрытый клеенкой стол с двумя лавками. На столе проглядывались очертания кувшина с поникшими цветами.