Мария Метлицкая - Осторожно, двери закрываются

Но теперь это табу.

На долгом, невозможно долгом светофоре вдруг неожиданно пришла в голову мысль – странная, вот ей-богу, чудна́я!

Зажегся долгожданный зеленый, и он резко крутанул руль, чтобы развернуться. На мокром асфальте машину повело вправо, и он крепче вцепился в руль.

Через тридцать минут он остановился у нужного дома – такого знакомого и бесконечно родного когда-то.

Гостем он здесь был не то чтобы нечастым, вовсе нет. Раза два в месяц, как отче наш. «Отче наш», – повторил он тихо и усмехнулся.

Вот и посмотрим, как там наш отче. Мама наверняка у девчонок, кажется, там все болеют.

Андрей вышел из машины и, о чем-то вспомнив, проворно, совсем по-мальчишески, торопливо направился в сторону метро, боясь не успеть. Увидев светящееся название сетевого магазина, почти вбежал туда. Без долгих раздумий схватил самую дорогую бутылку коньяка, по правде говоря, откровенно дерьмового, но лучшего из имеющегося. Магазин был дешевый, рассчитанный на публику скромную и непритязательную. «Курвуазье» и «Хеннесси» здесь не продавали. Впрочем, сейчас ему было на это абсолютно наплевать. Добавил еще две пластиковые банки салатов: оливье с ярко-розовой, неестественного, ядовитого цвета вареной колбасой, а второй непонятный, но с красивым названием «Весенняя рапсодия». И кто такое придумывает? При чем тут рапсодия?

Почти бегом он вернулся в плохо освещенный, но хорошо знакомый двор. Влетел в подъезд, одним махом, радостно удивляясь своей молодецкой прыти, вбежал на второй этаж и перед дверью остановился – отдышаться и подумать: а правильно ли то, что он сейчас делает? Он, разумный, логичный и прагматичный человек? Впрочем, не совсем точное, если честно, определение.

Он усмехнулся: «Какая логика, блин?» И резко нажал кнопку звонка.

За дверью зашаркали, потом началась возня с замком, потом возня приостановилась, потому что там, за дверью, наконец сообразили глянуть в глазок.

– Это я, пап, я! Давай открывай!

Дверь распахнулась. На пороге стоял удивленный, ошарашенный и перепуганный отец.

– Андрюша, что-то случилось?

– Да нет, все нормально, – пробурчал он, скидывая подмокшие туфли. – Все нормально, честно.

Отец взял его плащ и повесил на плечики – уважительно так повесил, ладонью стряхивая капли дождя. И снова с опаской спросил:

– Точно, Андрюш? Неожиданно как-то. И без звонка.

– Пап! – не выдержал Андрей. – Ну что ты заладил, ей-богу? Случилось – не случилось, без звонка – со звонком, предупредил или нет. Я что, не могу просто так заскочить в родительский дом? Просто так, без предупреждения? Зная, кстати, что мой собственный родной отец брошен, оставлен моей собственной родной матерью на произвол злодейки-судьбы?

Отец с несказанным удивлением и даже тревогой, совсем не понимая, как реагировать, в упор смотрел на сына.

Наконец, справившись с волнением, спросил:

– На кухню? Ты же голодный небось?

– Небось, – подтвердил сын. – И голодный, и холодный. Промок вон насквозь, а убеждали, гады, что плащ не промокает.

Отец протянул тапочки, довольно дурацкие, в желто-голубую клетку. Осторожно дотронулся до свитера:

– Снимай и переодевайся! Сейчас тебе что-нибудь подберу! И носки, носки снимай. Еще не хватало тебе заболеть. Погода-то гнилая, ноябрьская! Галочка вон слегла. Три дня тридцать девять!

Андрей послушно кивнул и через пять минут был наряжен в отцовский тренировочный костюм, ядовито-зеленый, с широкой красной полосой на рукаве и штанах. Наверняка китайский, с рынка. Отец обожал на себе экономить. В придачу к дивному костюмцу были выданы толстые вязаные носки, белые и почему-то мягкие, словно пуховые.

Отец уже был на кухне, откуда слышались звук хлопающего холодильника и грохот кастрюль.

– Пап, – крикнул Андрей. – Не возись. Я тут принес кое-что готовое.

Отец выглянул из кухни и, глядя на пластиковые банки с непонятной мешаниной, строго, с осуждением произнес:

– Еще чего! Буду я тебя кормить этой отравой, как же! Быстро в помойку! Ты что думаешь, я голодаю?

– Ну, – смущенно протянул сын, – я просто подумал, ты ж холостякуешь, мама с Галочкой.

– Да брось! Сегодня вот борща наварил, печенки нажарил. Видишь, как чувствовал, – довольно добавил он. – Садись, сын. Садись. Будем ужинать.

И тут же запахло, зашкворчало, зашипело, забулькало. Через пять минут на столе стояли бородинский хлеб, блюдце с нарезанным салом, тарелка с перьями зеленого лука и крупной солью по кромке. А в тарелке с ярко-красным, горячим борщом тихо плавилось и расползалось озерцо сметаны.

Ну и непременная плошка с ароматным подсолнечным маслом – отец его обожал. Ритуал был таков: натирал горбушку чесноком, в плошку наливал масло и окунал туда хлеб. Андрей громко сглотнул слюну, зачерпнул ложку борща и не смог сдержать стон наслаждения.

– Вот, а ты говоришь! – усмехнулся отец. – Придумал – банки готовые!

– Слушай, – опомнился сын. – А треснуть по маленькой? Я же коньяк взял!

– Давай, – легко согласился отец, – по сто граммов можно.

– Чего это по сто? – обиделся сын, разливая по рюмкам коньяк. – Ну что, хряпнули, да?

Он доедал борщ, невероятно вкусный, отцовский, с фасолью – так делал только отец, – наслаждался салом с любимым бородинским и ловил ни с чем не сравнимый аромат пахучего масла, а следом пошли и вторая рюмочка, и третья.

Андрей согрелся, наелся, даже объелся, и его страшно тянуло в сон, просто падала голова, но он держался, поддерживал неспешную беседу ни о чем и, кажется, слегка приходил в себя. Успокаивался.

Коньяк закончился на удивление быстро – так бывает всегда, если течет беседа. А беседа текла. Мельком подумал: «А мы ведь сто лет не общались. Дежурные фразы – привет, как дела, да и то очень редко». Правда, звонил он в основном матери, разговаривать с ней было проще. Как и все женщины, она обладала чутьем – когда спрашивать можно, а когда ни к чему. Чувствовала, когда сын торопится, когда ему некогда, а когда просто неохота разговаривать, бывает же и такое. Словом, мать не лезла в душу. Впрочем, и отец в душу не лез. Просто разговаривать с ним было как-то тягостно, что ли? И его затянувшееся молчание раздражало, и тяжелые вздохи. И больше всего вопрос: «Ну что у тебя на работе?» Вот тут он зажигался мгновенно! «Что у тебя на работе! Да что ты вообще, прости, понимаешь в моей работе? Какие подробности тебя интересуют?»

Повертев в руке пустую бутылку, отец удивился:

– Ну ничего себе, а? Слушай, а может, еще по пятьдесят?

Андрей оживился:

– Да запросто. Тащи все что есть!

Это, конечно, была шутка. Ни сын, ни уж тем более отец выпивохами не были. Но в жизни каждого, даже самого непьющего, мужчины случаются моменты, когда алкоголь приходится очень кстати. Из комнаты отец вернулся довольный, держа в руках литровую бутылку «Финляндии».