Сергей Кузнечихин - Где наша не пропадала

Короче, выбрался я на речку только поздней осенью, да и то не на рыбалку, а рябчиков погонять.

К тому времени я уже пообтерся в местных условиях. Фауну от флоры отличать научился. И по прямой тропе тютелька в тютельку к нужному месту вышел. Речка там узенькая, а поперек ее лесина повалена – мостик, так сказать, импровизированный. Правда, без перил. За мостиком-то рябчики меня и поджидали. Но рябчики рябчиками, а кругом красотища такая: возле ног речка журчит, над головой небо без облачка, воздух ядреный, тишина… и ни гнуса тебе, ни клещей – Ницца по-сибирски. Я хоть и азартный человек, но в тайгу хожу не только из берданки лупить, мне и с прекрасным надо пообщаться, к мудрости природы прислушаться. Перекурил я, повздыхал, посетовал на суетность нашу… А потом старательно затоптал окурок, загнал в стволы патроны и направился убивать рябчиков.

Корячусь по лесине, а она скользкая. Я со своей берданкой, как эквилибрист с балансиром, выгибаюсь. Да еще и обломки сучьев под ноги лезут, того и гляди, сапоги порвешь. Речка вроде и узенькая, а к середине переправы спина взмокла, но ничего не поделаешь – охота пуще неволи, да и до берега уже рукой подать. И друг за спиной бултых – рыбина сыграла, смачно так шлепнула, и…

Погодите, ослабьте вожжи – сам во всем сознаюсь.

Представляете картинку – таежная речка, лесина поперек, и на ней зацепленный за сук отворотом болотника человек с ружьем вниз головой висит и покачивается, как маятник Фуко.

Кто оказался в роли маятника, объяснять? По-моему, нескромно.

Покачиваюсь потихоньку. В метре от носа речка студеная бежит. На дне камешки разноцветные. По верхней воде малявки снуют. Чуть в стороне яма чернеет. Выскочил из нее заполошный хариусишка, сглотнул что-то и на меня уставился. В другой ситуации я бы на него так взглянул – вмиг бы, красавчик, просолился. Да не в моем положении было в гляделки играть. Головенка моя чугунной сделалась. Сопельки со всего тела к носу сбежались. И руки вниз опустить охота, прямо невмоготу. Да нельзя. Во-первых, ружье намокнет, во-вторых, рюкзак свалится. А мозги в таком положении работают хоть и быстро, да вхолостую. Пресс брюшной напрягаю, надеюсь к лесине подтянуться, да без толку все. А хариусишка кобенится, вытанцовывает передо мной. И вдруг рядом с моим носом пролетает полутораметровая туша. Хвостищем своим хвать по воде. Бедный хариусишка! А сам я качнулся с перепугу, непонятно каким образом накинул ружейный рамень на сук, и в этот момент нога моя выскользнула из болотника.

И гражданин Петухов превратился в мокрую курицу…

Пока выплывал, чуть о забереги не порезался. А выбрался на сушу, глянул на потерянный сапог: с хозяина в три ручья, а он сухонький висит, как ни в чем не бывало, и смех меня разобрал.

Развел костерок. Поскидал с себя шмотки. Устроил вешала. Пока барахлишко подсыхало, сбегал и насшибал рябчиков. Патроны у меня были в полиэтилен завернуты, так что без добычи не остался. Обжарил парочку птичек, и внутри потеплело. А когда одежда подсохла – совсем хорошо стало. Даже уходить не хотелось. Да коротки осенние денечки.

Упаковал я добычу в рюкзачишко, закурил на дорогу и тронулся. Подхожу к берегу. Глянул в воду. А он, вражина, стоит. Берег там крутой, он сверху как на ладони, да еще солнышко с моей стороны подсвечивает. Хоть фотографируй. А он вытянулся во всю яму и всей позой своей показывает, какой он важный. Плавником шевельнуть ленится. И такая меня злость взяла, вы представить не можете. Стягиваю с плеча ружье. Осторожненько так, чтобы не спугнуть. И в то же время глаз с него не свожу. Не снимая рюкзака, ослабляю шнуровку. Патроны, хорошо помню, сверху лежат. Тянусь к ним. Только нащупал и вдруг – фыр-р-р. Рябчик из рюкзака. Видно, контуженый был, да одыбался. Хлестанул крыльями по ушам – и в небо. А я бултых с крутого бережка, теперь уже и с ружьем, и в обоих сапогах.

О том, как заново сушился, да плутал в темноте, возвращаясь домой, даже рассказывать не могу, сразу колотить начинает.

Короче, получилась в тот день двойная уха. Из петуха, разумеется. А еще точнее, из Петухова Алексея Лукича.

Ну ладно, не буду вас томить.

Зацепил я его. Под вечер схватил. Как раз закатец такой веселенький играл. Вода, словно золото, переливалась, на камешках позванивала. Расщедрилась природа.

Гляжу – сыграл. Бросаю ему мыша. Веду потихоньку, поддергиваю, слежу, чтобы усы по воде расходились, в общем, соблюдаю технологию. Раз протащил, второй – заметил. Хвостищем хлесть. Оглушил мою подделку. Потом в воздух подбросил. У меня сердечко биться перестало. Вот она, минута счастья! Осталось ему пасть раскрыть, а кованый тройник свое черное дело сделает.

Ан нет! Не тут-то было!

Подбросить подбросил, но кушать раздумал.

Я в третий раз предлагаю – молчок. Может, укололся, может, побрезговал? Его же не спросишь. Тогда я быстренько меняю мыша на желтенькую блесенку, не магазинную, разумеется. И снова кидаю. И вдруг – бац, словно топляк засекся. Но меня-то не проведешь, я проинструктированный. Тяну. Чувствую – завозился мой топляк, ожил. Потом как шарахнется в сторону, чуть спиннинг с руками не оторвал. Катушка по пальцам, как по ксилофону: та-та-та-а. Только пальцы-то у меня не деревянные. На них кожа живая. А она уже клочьями. Ну, думаю, подожди, отыграюсь я на тебе и за кошки-мышки, и за двойную уху. Жилка поет, катушка скрипит, а я кручу из последних сил. В этом деле главное – слабины не давать, это я четко усвоил. Но и не наглею. Поспешишь – людей насмешишь. Боремся с переменным успехом. Шаг вперед, два – назад. Потом вроде полегче пошло. Я уже решил, что вымотал его, а он, артист, еще и подыгрывает. Сам ко мне плывет. Еле сматывать успеваю. Только к берегу подвел, и мой обессиленный как выдаст свечку, потом вторую, третью, четвертую. В одну сторону сиганет, в другую вывернет. Вода вокруг него бурунами кипит. У меня пальцы и без того разбиты. Не удержал. Он стрелой на глубину. Катушка, что наждак с электроприводом, раскрутилась, только шум стоит. Подсунешь руку – в секунду отхватит. А делать что-то надо, иначе уйдет, зверюга. И я прижимаю катушку к животу. Хорошо, брезентуха надежная была, а то бы намотались мои кишочки на рукоятки. Остановил кое-как. Забуксовал таймешек. Снова кручу и сгораю от мести. Будет же и на моем берегу праздник – так харю ему начищу, так испинаю, так разделаю – все припомню. А катушка опять легче пошла. Опять он усталость симулирует. Но я уже начеку. На разбитую руку и внимания не обращаю. Вывел его наконец-то на мель. Захожу в воду. Хвать сверху за жабры и голову ко дну прижимаю. В песок вдавить стараюсь. Дыхание сбиваю. А он изогнулся, да как влепит мне пощечину. Да хлесткую такую, аж птицы с деревьев поднялись. Я и в себя не успел прийти, а его хвостище уже и по второй щеке прошелся. А когда в третий раз маханул, да чуть не по глазам – терпению моему пришел конец. Вскинул я его на вытянутую руку и прямым, в челюсть, как в боксерской секции учили. Славный ударчик получился. Он метров на пять отлетел. Плюхнулся в воду, как мешок, и на дно пошел.