Андрей Рубанов - Сажайте, и вырастет [litres]

– Что за наркотики? – осведомился я с интересом.

– Кокаин…

– Вынюхал?

– Ты с ума сошел! Спустил в унитаз.

– Это ты с ума сошел. Надо было вынюхать.

– Тебе смешно! – Рыжий всплеснул руками. – А я на краю!

– Не кипятись. Возьми себя в руки.

– Ты же мне говорил! Тогда! В феврале! Говорил, что контора – крепкая! И люди там – талантливые и солидные!

– Да, – кивнул я, опять угощаясь вкусной сигареткой. – Я мог сказать, что там – солидные люди или что там – талантливые люди, но я никогда не говорил тебе, что там – честные люди. Можешь изложить подробности?

Рыжий шумно сглотнул.

– Тогда, в феврале, – начал он, – когда ты еще сидел в «Лефортово»… когда я пришел к тебе в последний раз… я немного слукавил… Я уже месяц как у них работал. Начал с замначальника юридического отдела… Три тысячи долларов в месяц, представляешь? Плюс ежеквартальные премии… Буквально в начале весны начальник уволился, вроде как заболел, и я – на его место… Пять тысяч в месяц… Работы – вагон. Народ валит толпами. Принимаем вклады под пятьдесят годовых…

– Как-как? Пятьдесят?

– Пятьдесят процентов годовых.

– Пятьдесят процентов! – я схватился за голову, как футболист, промахнувшийся с трех метров. – Да ты должен был сразу бежать в прокуратуру!

Рыжий шмыгнул носом.

– Я ж не знал! Не разбирался! Поэтому они и взяли меня! Дурака! Человека со стороны, ничего не понимающего в финансах! Я визировал каждый депозитный договор! Моя подпись – вторая, первая – у председателя правления… Как оказалось, это подставной человек. Фиктивный. К тому же его подпись выполнял вместо него кто-то неизвестный…. Короче говоря, потом исчез первый зампред. Уволились почти все начальники отделов…

– Ясно. Крысы побежали…

– И крысы, и матросы, и капитан! Остались второй зампред и я…

– И ты беги!

– Поздно! – выкрикнул лоер. – Второй зампред меня опередил. Позавчера уехал на дачу, но вчера позвонил уже из Тель-Авива…

– Тем лучше для тебя! Получается, что ты едва не единственный человек из руководства, кто не сбежал, а остался. Это прямо указывает на твою невиновность…

Вдруг Рыжий нагнулся и сплюнул прямо на пол – неумело, по-бабьи. Растер носком туфли. Он явно был в шоке.

– Что же делать? Меня – посадят! Посадят! Каков твой, банкира, совет?

Я пожал плечами.

– Успокоиться. Принять таблеточку сонапакса. Кстати, у тебя с собой нет?

– Нет!

– Плохо. Как же ты снимаешь стресс?

– Жру водку.

– Очень плохо! Вот тебе мои советы. Водку – не жри. На допросы – ходи. От выявленной слежки – отрывайся. Найденный кокаин – приноси мне… Шучу. Здесь на такие яды большой спрос… Телефонные угрозы – записывай на диктофон. Ты не скрылся, как другие, остался разгребать говно – это тебе плюс. Кроме того, ты объективно честный и порядочный человек, который пришел в банк совсем недавно – это второй плюс. Ни один здравомыслящий мент не станет тебя сажать.

– А тебя? – спросил лоер. – Тебя посадили здравомыслящие? Без единой улики?..

Я вспомнил пристальный взгляд слегка слезящихся глаз генерала Зуева и ответственно кивнул:

– Да. Меня посадили на редкость здравомыслящие люди. Я бы сказал, они – само здравомыслие. И на их месте я поступил бы так же. Кроме того, один из них, здравомыслящих, недавно доказал мне, как дважды два, что моя главная улика написана на моем лбу.

Рыжий недоверчиво посмотрел на мою переносицу, но, очевидно, не смог ничего увидеть и снова схватил пачку «Житана». Его руки дрожали.

– А самое главное, – вспомнил я, и адвокат вздрогнул, выронил сигарету, весь подался ко мне, готовясь жадно уловить мудрость акулы русского бизнеса, за которую он меня, очевидно, принимал (и здесь мне стало его по-настоящему жаль), – самое главное! Никогда не пытайся никого обмануть.

Рыжий молчал. Я подобрал брошенную на стол сигарету и осторожно поместил ее обратно в пачку – а пачку сунул в свой карман.

– Зажигалку я тоже заберу.

– Да-да, конечно…

– Авторучка есть?

– Вот, держи…

– И еще, – непринужденно добавил я, – мне бы занять у тебя денег…

– Сколько? – вскричал Рыжий, торопливо доставая бумажник.

– Рублей пятьсот. Если можно, мелкими купюрами…

Адвокат незамедлительно отсчитал наличность, а я – спрятал в надежное место, про которое знает всякий. Рыжий смотрел на мои манипуляции с отвращением.

– Не волнуйся, – улыбнулся я ему напоследок. – Тюрьма сделана не для таких, как ты. А для таких, как я. Она – для того, кто думает, что он безнаказанный, хитрейший из хитрейших. Тебе здесь не место. Ты переживаешь напрасно. Уволься из банка, приведи в порядок нервы, смени телефон и место жительства… Возвращайся в адвокатуру. Скоро у меня начнется процесс – может быть, ты мне еще раз поможешь…

Металл – толстый, неряшливо опиленный по краям – был приварен к металлу человеческими руками. Спустя время другие руки, терпеливые, оторвали, отсоединили одно от другого. Скрепленное – раскрепили, согнутое – разогнули. Образовалась дыра, щель. Сейчас, глядя в нее, я видел то, что запрещено видеть: волю.

Такова привилегия моего нового и лучшего статуса: забираться на тюремный подоконник и через щель любоваться свободой.

Всей свободы – узкая полоска. Напротив, в пятидесяти метрах, – массивное серое тело соседнего корпуса, специального (на местном жаргоне – «спец»). Правее – здание больнички. Прямо внизу – крыша какого-то подсобного строения. А меж двумя серыми казенными домами – она, свобода. Голубое небо, кусок набережной, участок травяного склона с несколькими деревьями. Многоквартирный дом. Как там живется людям – в этом доме с видом на тюрьму?

– …Не суетись, – деловито посоветовал Джонни. – Я все расскажу и покажу. Я на Дороге уже год.

– Не надоело?

– Такое не надоедает, – тихо сказал мой наставник и поиграл впечатляющими боковыми дельтами. – Дорога – это святое. Это основа Общего Хода. Конечно, бывает – паришься, устаешь и все такое. Но мне – по кайфу. Самое главное – ты все время занят… О! Слышишь? Это – цинк сбоку. Тяни! Не так, не так… Тянуть надо быстро, но не рывками. Теперь развязывай узел, разворачивай тряпку. Давай сюда малявы… Короче, здесь, на Дороге, нормально. Смена – двенадцать часов. Все время ты в движении. Это главное. Ты занят, бегаешь, ты при делах, ты – на козырной поляне. Никто тебя не трогает, зато ты – можешь одернуть почти любого…

Из человеческой волны вынырнул отдельно взятый арестант, с пораженным чесоткой животом, и протянул Джонни записку. Тюремное письмецо, тщательно запаянное в полиэтилен, в точности повторяло формой и размерами пластинку жевательной резинки. Я взял ксиву, изучил адрес – «В X. 135», – сообразил, что ее надо гнать наверх, и стал было завязывать узел, но Джонни остановил меня.