Гийом Мюссо - Я возвращаюсь за тобой [litres]

И тут вдруг на нее обрушивается внезапная и неожиданная пощечина, печенье вылетает из руки, стакан с молоком опрокидывается, падает на пол и разбивается.

Ошарашенная, она смотрит на мать, ничего не понимая, с ненавистью и болью одновременно. Открывает рот, чтобы потребовать объяснений, но потрясение настолько велико, что она не может произнести ни слова и убегает к себе в комнату.

Вчера вечером

Пятница, 30 октября 2007 года

Отныне мы с Джесси все время ссоримся из-за пустяков. Время наших интересных прогулок в Мэнский лес кажется беспредельно далеким. Боюсь, как бы она чего не заподозрила. Она уже не задает вопросов про Итана, но это еще хуже, чем если бы задавала, и ее присутствие давит на нас, словно невидимая угроза. Оказавшись между Марисой, которая только и делает, что говорит о проблемах с деньгами, и Джесси, которая меня игнорирует и презирает, я все реже и реже бываю дома. Сейчас девять вечера, и я возвращаюсь из паба. Я много выпил. Во всяком случае, слишком много, чтобы это можно было скрыть. Я хлопаю дверью грузовичка, делаю глоток ментолового напитка и иду по улице, стараясь не шататься. Из дома до меня долетают крики. Когда я вхожу в прихожую, Мариса и Джесси бурно спорят. Уже второй раз с начала учебного года Джесси выгнали из лицея. На этот раз исключение мотивировано серьезным проступком: она курила в туалете сигарету с дурью, от которой избавилась, сбросив в унитаз и спустив воду. Школа сообщила в полицию, и копы вечером поспешили нанести нам визит.

Мариса в страшном гневе.

– Мы из кожи вон лезем, чтобы оплачивать для тебя приличную школу, а ты вот как нас за это благодаришь!

Джесси пожимает плечами и даже не думает ей отвечать. Тогда Мариса выкладывает свой козырь про ее провал в Университете Брауна:

– Четыре года назад тебе представился уникальный шанс, а ты его профукала! У тебя были выдающиеся способности, а ты все испортила. Продолжай в том же духе и закончишь тем, что будешь упаковывать товары в «Вул-марте» или жарить бифштексы в «Бургер-кинг»!

Тут я чувствую потребность вмешаться в разговор и начинаю свой перечень упреков, твердя как попугай, что очень разочарован тем, что она принимает наркотики.

– Ты закончишь не в «Бургер-кинге», а в тюрьме или в больнице!

Если на выговор от матери она никак не реагировала, то мои слова ее задевают.

– Это ты говоришь? Ты – ни на что не способный алкоголик! Все, за что бы ты ни взялся, проваливается. Ты даже не можешь обеспечить нам нормальную жрачку и оплатить счета за этот прогнивший дом.

Я вдруг чувствую, что взрываюсь, виной этому алкогол ь, и я позволяю себе произнести необдуманные слова, которые приведут к ужасным последст виям:

– К счастью, когда твой паршивый отец тебя бросил, под рукой оказался я, чтобы кормить тебя в течение пятнадцати лет!

Мариса кричит, чтобы я замолчал, но слишком поздно.

Дело сделано.

Манхэттен, сегодня

Суббота, 31 октября

Меня зовут Джимми Кавалетти, мне 38 лет. Я сижу в поезде, который везет меня на Манхэттен. Вчера вечером моя дочь не вернулась домой. Она ушла, и это случилось из-за меня. Я причинил ей боль, я ей солгал.

Центральный вокзал. Поезд подходит к перрону. Я – точно заблудившийся турист, меня толкают, а я иду слишком неуверенно. Я не бывал на Манхэттене с того года, когда Итан исчез из нашей жизни. Я знаю, что город изменился и нынешний Нью-Йорк уже не имеет ничего общего с Нью-Йорком моей молодости. Но мне необходимо найти Джесси. И сделать это как можно быстрее. Я не сказал об этом Марисе, но утром я обнаружил, что моего старого пистолета, который я хранил у себя в мастерской, нет на месте.

Пожалуйста, Джесси.

Не делай глупостей.

Я иду искать тебя.

Даунтаун Манхэттена

Перед супермаркетом «Уэлфуд»

10 ч 04 мин

– Смотри, мама, я индеец! Ху-ху-ху-ху-ху-хуууууууу!

– Перестань вести себя как дурачок, Робби, и возвращайся в машину.

С орущим ребенком на руках Мередит Джонстон закладывала сумки, набитые провизией, в багажник «Тойоты» цвета абрикоса. Маленький мальчик, одетый индейцем, кружил вокруг нее в воинственном танце:

– Ху-ху-ху-ху-ху-хуууууууу!

Итан мчался по даунтауну на предельной скорости, лицо его обдувал ветер. Грант-стрит, Лафайет, Бродвей… Мотоцикл хорошо держался на дороге и легко проскальзывал мимо витрин.

На ходу он посмотрел на часы, у него было какое-то дурное предчувствие относительно Джесси. В этот третий день он не пошел на передачу. Следовательно, если все происходит точно так же, Джесси должна еще находиться в кафе-магазине, предаваясь размышлениям о своем незавидном существовании.

С пистолетом на расстоянии вытянутой руки.

И преследуемая судьбой.

За столиком у окна в «Сторм-кафе» сидела светловолосая и хрупкая девушка. Она вновь и вновь перечитывала вырезку из газеты «Нью-Йорк таймс», которую кто-то оставил на сиденье на вокзале, где она провела ночь. В статье говорилось о психоаналитике, который соблазняет Америку. О том человеке, которого она много раз видела по телевизору и все книги которого прочитала.

Джесси никак не могла оторвать взгляд от крупной фотографии на первой полосе. Что скрывается за этой улыбкой – обаятельной, но какой-то натянутой? Что прячется в глубине искрящегося взгляда, где тем не менее угадываются грусть и усталость?

Вчерашний спор с родителями имел, по крайней мере, один плюс – он вскрыл нарыв, который понемногу отравлял их жизнь, вытащив на свет все то, что она смутно чувствовала уже давно. После ужасных слов Джимми она убежала из дома с твердым намерением найти отца-призрака, который все время ее преследовал, чтобы задать ему один-единственный вопрос: почему ты меня бросил?

Но сегодня утром, когда она оказалась у порога его офиса, решимость уже была не такой твердой. Она замерзла, чувствовала себя опустошенной, хрупкой, словно трухлявая ветка сухого дерева, крошащаяся, точно мел. В десять лет ряд учебных тестов определил ее как чрезвычайно способного ребенка. Однако она ничего не смогла извлечь из этой так называемой интеллектуальности. Главным образом потому, что ее мучил страх. Страх остаться без любви и защиты. Страх оказаться безоружной, встретившись лицом к лицу с жестокой реальностью. Страх оказаться беспомощной, от которой уже ничего не зависит. Страх и отвращение к жизни в безжалостном мире, который только и делает, что перемалывает слабейших.