Дмитрий Быков - Синдром Черныша. Рассказы, пьесы

— Слушайте, Владимир, — сказал Сыромятников, против воли улыбаясь. Он не мог противиться обаянию этого жулика. — Вы действительно полагаете, что никто не читал «Убийство в Восточном экспрессе»?

— Полагаю, что читали немногие, — невозмутимо заметил Коктельо. — Кроме того, вы забываете о местном колорите. О широкой панораме России, омуле, таймене, о прекрасной кухне — читатель любит упоминания вкусной еды, это для него не менее важно, чем описание хорошего секса... И конечно, главное — высокий нравственный смысл. Вообразите: Россия поднимается с колен. Страна, многие годы униженная, измученная нищетой, переставшая различать добро и зло, — наконец мстит за многолетние страдания, наказывая одного из тех, кто так жестоко с нею обходился все это время! Бывший партийный чиновник, выслужившийся при новых хозяевах, гибнет от рук новой России — и кто же расследует это преступление?! Гуманно настроенный иностранец, человек с Запада, отлично знающий ментальность Востока и готовый в случае необходимости предоставить алиби всем убийцам, а вину свалить... ну, хотя бы на своего переводчика — скучного и брюзгливого малого, вечно недовольного собственной литературной карьерой!

Коктельо хлопнул Сыромятникова по плечу и оглушительно расхохотался.

Сыромятников, однако, не принял шутки. Он посмотрел на Коктельо маленькими блеклыми глазками, видевшими так много провинциальных злодейств, и покачал головой.

— Плохой вы писатель, Володя.

— Почему это, мой юный друг?!

— Потому что смотрите на страну через окно Восточного экспресса. А Россия — это вам не «Синеглазый Байкал», Никакой новой России нет, Володя, и никогда не будет. И с колен никто не встает. И мстить за гибель, тюрьму, унижения, нищету и позор здесь тоже никто не будет, понимаете? Был уже один такой опыт, на всю жизнь хватило. Нация рабов, сверху донизу — все рабы! Знаете, кто это сказал? Один человек, который повидал в жизни дерьма побольше вашего. А я, между прочим, знаю, кто ехал с Хайловым в купе. Это известный в Приморье криминальный авторитет Пуля, тот самый, который просил у вас автограф позавчера. Еще сказал, что прочел вас в заключении и вы перевернули его душу.

— Помню, — заинтересованно откликнулся Коктельо. — И что же?

— А то, что Пуля не выносит, когда при нем храпят! — торжествующе воскликнул Сыромятников. — И я отлично это знаю, потому что тоже читаю местную прессу. А поскольку убить человека для него — как два факса отослать, то он и нанес Хайлову в темноте семь ранений куда попало! Тот перестал храпеть, а Пуле этого и надо. Он спокойно лег обратно на полку и заснул, потому что вся местная милиция у него в кармане. Между прочим, об этом и в Москве знают, но сковырнуть Пулю не могут никак — он тесно связан с некоторыми питерскими. Не надо ля-ля, Володя. Вы никогда ничего не напишете о России, потому что не понимаете ее. А если напишете, эта ваша книга здесь провалится. Здесь сроду не бунтуют и никому не мстят, здесь проглотят еще десять тысяч Хайловых и спокойно забудут все их художества. А убивают здесь из-за храпа, понимаете?

Коктельо помолчал.

— Вот Поэтому-то я автор бестселлеров и миллионер, а вы мой переводчик с дюжиной ненапечатанных романов, — сказал он важно.

— Почему? — не понял Сыромятников.

— Потому что я предлагаю версию, которая льстит читателю. А вы тычете ему в нос унизительной ложью, которая на фиг никому не нужна. Кому нужны этот ваш Патрон и это ваше убийство из-за храпа? И сравните это с моим прекрасным сюжетом, из которого выводятся богатейшие метафизические смыслы! Сравните это с красивой и увлекательной историей, которую предложил я — пусть на основе Агаты Кристи, потому что уже съеденное легче усваивается... А ведь ваша версия — грязная, смешная и, по правде сказать, идиотская — ничуть не ближе к правде, чем моя!

— Да? — спросил уязвленный Сыромятников.

— Да! — грохнул Коктельо. — На самом деле все обстояло вовсе не так сложно, как у меня, и не так просто, как у вас. Вы же помните, как я в шесть утра прошел мимо вас по коридору? Я специально чертыхался у вашей двери!

— Вы хотите сказать... сказать... — задохнулся Сыромятников.

— «Измени жизнь, где можешь, и не сомневайся в своем праве», — сказал Коктельо, отрезая еще кусок омуля. — «Ежедневник Серебряного Воина», часть вторая, глава пятнадцатая.

Молодой адвокат Максимов забирал из Саратова своего клиента Апраксина, освобожденного прямо в зале суда после трех лет в местной колонии общего режима.

Дело было громкое, Максимов прославился. Он был третьим адвокатом Апраксина, первые двое отступились, хотя обвинение разваливалось на глазах. Максимов встречался с обоими и в упор спросил, почему они в конце концов предали клиента. Первый был вообще назначенный, бесплатный, — Апраксин был так уверен в оправдании, против него настолько ничего не было, что поначалу он даже не озаботился поисками приличного защитника. Этот первый просто ничего не сделал, просил о снисхождении, поскольку ранее подзащитный ни в чем таком замечен не был и по работе характеризовался положительно. Второй был пышный, раскормленный, опытный адвокат Илья Лазаревич, из тех, что по судебной привычке витийствуют везде — в магазине, в транспорте, за столом в доме отдыха.

— Что тут можно было сделать? — картинно разводил он руками. — Я сразу понял, что он не убивал. И я знаю, и вы знаете, кто убивал. Но вы же знаете, чей он сын? Его неделю подержали и выпустили, а потом черт дернул нашего героя искать справедливости... Они немедленно его и замели, и всякий бы так сделал. Я бился, как мог, но вы же знаете, как это теперь устроено...

Максимов кое-кому казался выскочкой, карьеристом — он этого и не отрицал: дело Апраксина идеально годилось для удачного дебюта. Мотива нет, орудия убийства нет, с жертвой незнаком, ни в чем дурном не замечен, а взят единственно потому, что очень уж осложнил жизнь следствию. Когда после недели предварительного следствия выпустили главного подозреваемого, у которого-то уж точно все было отлично и с мотивом, и с криминальным прошлым, и с папой-олигархом, — Апраксин кинулся бить в колокола, привлекать правозащитников, шуметь в прессе, и тут его решили приструнить стандартным милицейским образом. Что у нас есть на подозреваемого? Показания двух свидетелей, согласно которым убийца был рослым спортивным парнем, в темноте не разглядишь, но, кажется, брюнетом. Что мы имеем в лице Апраксина? Рослый спортивный брюнет. Мог такой человек ударить покойного Сергея Колычева твердым тупым предметом? Запросто. Где предмет? Где угодно, не принципиально, выбросил. Алиби есть? Алиби, как на грех, нету: никто не знает, что делал Илья Геннадьевич Апраксин, русский, охранник в фирме «Лада-плюс», на протяжении всего дня 15 марта 2004 года. Это был выходной, и свидетелями он как-то не озаботился. Мотив? Личная неприязнь. Охранник — парень крепкий, задрались, сцепились, удар нанесен профессионально и с большой силой, это гораздо больше похоже на охранника, чем на олигархического сына Шпакова. Сколько там денег перевел Шпаков и кому, покрыто мраком, но сын его был отпущен и немедленно свалил за рубеж, где следы его затерялись. А Апраксин, громче всех шумевший, был взят и обвинен, и добрым молодцам урок. Нечего очернять работу органов. Тем более что и мотив очернительства стал совершенно понятен: истинному преступнику было обидно, что отпустили невиновного.