Виктория Хислоп - Возвращение

Соня была вполне довольна выбором Мэгги. Прямо за барной стойкой с потолка свисали здоровенные окорока, похожие на гигантских летучих мышей, отдыхающих вниз головой в ветвях деревьев. Жир с них по капле стекал в маленькие пластмассовые конусы. Рядом висели колбаски чоризо , а сзади на полках стояли огромные жестяные банки с оливками и тунцом. Бутылки выстроились бесконечными колоннами, но так, чтобы посетителям было до них не дотянуться. Соне нравились этот пыльный сумбур, густой сладковатый аромат хамона и атмосфера праздника, уютная, как ее любимое пальто.

Мэгги заставила ее вынырнуть из задумчивости:

– Ну и как твои дела?

Подруга была в своем репертуаре: вопрос был отнюдь не безобидным, как и острая шпажка, на которую она наколола две оливки и помидорку черри.

– Нормально, – отозвалась Соня, зная, что подругу этот ответ, скорее всего, не устроит. Манера Мэгги опускать любезности и сразу переходить к сути вещей нередко вызывала у нее раздражение. С той минуты, как они встретились в аэропорту Станстед сегодня утром, все их беседы носили характер легкий и непринужденный, но было понятно, что рано или поздно Мэгги захочется пооткровенничать. Соня вздохнула. Эту черту в подруге она одновременно любила и терпеть не могла.

– Как там поживает твой старый, вечно кислый муж?

На столь прямой вопрос одним словом не ответить, особенно таким, как «нормально».

После девяти часов число народу в баре стало быстро увеличиваться. До этого костяк его посетителей составляли в основном пожилые мужчины, державшиеся своей компании. Соня отметила их подтянутые фигуры, небольшой рост, элегантные наряды и начищенные до блеска туфли. Позднее бар начал заполняться людьми помоложе: они оживленно беседовали рядом с узкой стойкой, на которую то и дело примащивали свои бокалы с вином и блюда с тапас: как раз для этого стойку вдоль стен и протянули. Разговаривать в усилившемся шуме стало трудно. Соня придвинулась поближе к Мэгги, так что деревянные ножки их табуретов соприкасались.

– Всё киснет, – проговорила она подруге прямо в ухо. – Не хотел меня сюда отпускать, но, думаю, переживет.

Соня бросила взгляд на висящие над баром часы. До представления фламенко оставалось менее получаса.

– Пожалуй, нам пора, – сказала она, соскальзывая с табурета.

Как бы она ни любила Мэгги, отвечать на личные вопросы у нее в данный момент желания не было. С точки зрения ее лучшей подруги, проку от мужей нет никакого. Но Соне частенько казалось, будто Мэгги так говорит просто потому, что у нее самой спутников жизни отродясь не водилось, по крайней мере своих собственных.

На барную стойку только что выставили приготовленный для них кофе, и Мэгги не собиралась никуда уходить, пока его не выпьет.

– Кофе выпить успеем. В Испании ничего не начинается вовремя.

Женщины осушили по чашке наваристого кафе соло [6] Черный кофе, зачастую эспрессо (исп.). , пробрались сквозь толпу и вышли из бара. На улицах тоже было не протолкнуться, поспокойнее стало только ближе к кварталу Сакромонте, где они быстро нашли табличку с указателем на Лос-Фандангос. Побеленное, грубо оштукатуренное здание было встроено прямо в холм: так выглядела куэва, где они будут смотреть фламенко. Уже на подходе к дому-пещере до них донеслись завораживающие звуки: кто-то перебирал аккорды на гитаре.

Той ночью Соня лежала у себя в номере без сна, уставившись в потолок. Как это часто бывает в дешевых гостиницах, комната была слишком темной днем и слишком светлой – ночью. Луч фонаря, пробиваясь с улицы через тонкие занавески, рисовал на потолке бледные психоделические узоры из завихрений, а в ее мозгу, еще пребывающем в кофеиновом возбуждении, кружились мысли. Но даже будь в комнате потемнее и воздержись она от кофе, вряд ли у нее получилось бы заснуть на тонком матрасе.

Соня думала о том, как ей нравится в этом городе. Мерное дыхание Мэгги, спящей на соседней кровати буквально на расстоянии вытянутой руки, странным образом успокаивало. Соня вспоминала, как прошел вечер и как она увиливала от расспросов подруги. Как бы Соня ни старалась, Мэгги рано или поздно докопается до правды, и никакие слова не помогут: подруга запросто сообразит, что и как у нее на самом деле. Мэгги хватало всего ничего – секундной, едва заметной перемены в лице у человека, которого спросили «Как жизнь?», чтобы понять, каким был бы правдивый ответ. Поэтому-то Джеймс ее и недолюбливал, как, вообще говоря, и многие другие лица мужского пола. Слишком уж она была проницательна, о мужчинах обычно отзывалась нелестно и спуску им никогда не давала.

Джеймс и вправду был, как мягко выразилась Мэгги, «кислым». И дело было не только в возрасте, но и в его отношении к жизни. «Киснуть» он, похоже, начал еще в колыбели.

Поженились они пятью годами ранее, после расписанного как по нотам ритуала романтических ухаживаний, несколько натянутым, зато сказочным финалом которых стала их идеальная свадьба. Лежа на жесткой и узкой гостиничной койке, во всех смыслах далекой от откровенно роскошного ложа под балдахином, на котором она провела первую брачную ночь, Соня вернулась мыслями к тому времени, когда он появился в ее жизни.

Они познакомились, когда Соне было двадцать семь, а Джеймс приближался к своему сорокалетию. Он был младшим партнером в небольшом частном банке и в течение пятнадцати лет с начала своей карьеры, подталкиваемый честолюбием, работал по восемнадцать часов в сутки, поднимаясь по служебной лестнице. Несмотря на то что в офисе он проводил столько времени, в период скрепления сделки его вообще нельзя было застать без телефонной трубки в руке. Иногда, поздними вечерами, он знакомился с противоположным полом в винных барах, но все это были женщины, которых он бы никогда не смог представить своим родителям. Раз или два он заводил отношения с работавшими в его банке секретаршами, эдакими кошечками, любящими подефилировать на шпильках. Романы эти ни во что серьезное никогда не выливались, и рано или поздно девушки снимались с места, чтобы устроиться на работу личным секретарем в какой-нибудь другой банк.

Когда до сорокалетнего юбилея оставались считаные недели, Джеймс решил, как выразились бы американцы, владевшие его банком, «пересмотреть свои приоритеты». Ему требовался кто-то, с кем можно было бы ходить в оперу, на званые ужины, завести детей. Другими словами, ему захотелось жениться. И хотя несколько лет потом Соня пробыла в неведении, в конце концов она поняла, что просто удачно вписалась в график предстоящих дел, размеченный в его роскошном ежедневнике.

Соня прекрасно помнила их первую встречу. Начальник Джеймса, Беркманн Уайлдер, недавно провел слияние с другим банком и, озадачившись созданием нового бренда, обратился в консалтинговое агентство, предоставляющее услуги в области связей с общественностью, где работала Соня. На встречи с представителями финансовых организаций она всегда одевалась смело: знала, что предпочтения мужчин из Сити не блещут оригинальностью. Поэтому, когда Соню провели в зал заседаний, Джеймс не мог ее не заметить. Миниатюрная блондинка с упругой попкой, обтянутой узкой юбкой, и изящной грудью в кружевном бюстгальтере, угадываемом под шелковой блузкой, она являлась воплощением не одной мужской фантазии. Под пристальными взглядами Джеймса ей стало слегка неуютно.