Паскуале Ферро - Запахи моих воспоминаний

Например, синьор Микеле, «угольщик», который очень любил меня и, немного из жалости или просто потому что ему было приятно, приглашал меня к себе домой. Дом был красивым, на первом этаже. Он относился ко мне как к сыну: занимался со мной, покупал одежду, несмотря на неодобрение жены, которая была крайне недовольна этим «усыновлением». Но по прошествии времени и она подобрела и очень привязалась ко мне. Их соседкой была одна женщина с тремя детьми, одной дочкой и двумя сыновьями.

Один из них, Сандро (имя вымышленное), часто просил составить ему компанию. Он брал меня на руки и после того, как усаживал меня на коленки, начинал гладить, показывая рисунки, которые делал для меня. Потом он брал мои ладони и клал их к себе на ширинку брюк. Я ждал Сандро каждый день на парадной лестнице дома. Он возвращался с работы, а я уже был там, внимательно прислушиваясь и ожидая его посвистывание, возвещавшее о его приходе. Как только он видел меня, заливался смехом, смеялся и сразу же вел к себе в комнатушку, заставлял снимать меня штаны…

Я вижу во сне лицо без лица, лицо без улыбки, у меня нет волос, нет ушей… у меня нет лица, нет крови ни воды, нет костей, нет языка.

Бедра, что двигаются без движения, ноги и руки без пальцев, плоская грудь, без молока.

Стерильная душа, без секса, без любви, без мысли, мертвый пьяный взгляд.

Вот, что вижу я… для людей.

Сандро

Он проникал в мое тело, входил в темноту моей плоти, моими ручками трогал свой член. Затем резкие струи спермы, будто молнии, изливались из пениса, опутанного пульсирующими венами.

Сильный стук в дверь, он в спешке застегивал мне брюки и вытирал пол.

Это была его сестра, густо надушенная лавандой.

Мне было всего четыре года. Ему двадцать пять.

Чудесный ребенок в белых одеждах, перетянутых красными и синими лентами, за спиной своего отца, который каждый понедельник после Пасхи из божественного благоговения относил тебя в храм Мадонны дель Арко, я смотрел на тебя с восхищением, потому что ты был красивым, чистым… таким, каким я не был никогда… я желал этого маленького паломника… и в то же время я был противен сам себе, я говорил себе: «Нет! Сейчас НЕТ!».

Это полное кощунство, я смешиваю святое и мирское.

Нет! Сейчас НЕТ! Завтра, завтра… да!

И назавтра ты приходил точно в назначенное время, я овладевал тобой, еще улавливая запах жемчуга и пота вчерашнего дня.

И это уже не было кощунственным.

Сандро.

Кто знает, почему я ничего никому не говорил. Даже когда однажды консьержка дома застукала нас. И она и синьора, что заботилась обо мне, стали приставать с расспросами, обрушили на меня тысячу вопросов. Но я все отрицал, говоря, что ничего не произошло, потому что знал, что консьержка не видела всего.

В тот день Сандро пытался войти в меня, но то ли из-за того, что я был маленький, то ли из-за неудобной позиции, у него не получалось.

И пока он, возбужденный и вспотевший, старался овладеть мной, консьержка постучала в дверь. Как и прежде Сандро быстро и остервенело привел в порядок меня и себя, но женщина (я не помню точно почему, мелкие подробности ускользают) заметила что-то необычное. Она хотела знать. Во что бы то ни стало, она хотела знать, что произошло. А я все отрицал, повторял, что ничего, ничего не случилось.

А что я был должен сказать ей? Рассказать, что и ее двадцатилетний племянник принуждал меня заниматься с ним мастурбацией каждый раз, когда он навещал ее. Или что однажды он и его брат повели меня в кино на фильм с Тото, и во время сеанса он взял мою руку и положил ее себе на член. На выходе брат заметил, что брюки мокрые именно там, спросил, что случилось. В ответ — улыбочка. Брат принялся хохотать. Только я уставился в пустоту.

Я вновь встретил Сандро, когда мне было четырнадцать. Я пошел навестить женщину, которая заботилась обо мне в детстве. Мы сидели друг напротив друга. Я смотрел ему в глаза, прямо, с вызовом, чтобы напомнить ему, но он всячески избегал моего взгляда. Он быстро ушел, как и всегда, оставив за собой в комнате запах бензина. Он стал автомехаником и между делом женился и обзавелся тремя детьми. Когда я остался один в комнате, я начал спрашивать себя, заставлял ли он своих детей заниматься тем же, чем занимался со мной.

Больше я его не видел.

Но от Сандро мне остался запах бензина.

Паскуале, ты мне можешь помочь, ты сильный, умный, я знаю тебя с рождения, я хорошо знаю твою историю, голод, нужда, лишения. Потом потихоньку ты стал выбираться, ты зацепился за жизнь, ты хватался за нее кулаками и пинками, ты использовал свой разум, а иногда и тело, чтобы узнать, чтобы научиться. Чтобы вырасти. Ты что думаешь? Я следил за твоей жизнью, ты прекрасный человек, потому что у тебя хватило смелости встретиться лицом к лицу с добром и со злом… Ты все написал в своем взгляде, в своих глазах и тот, кто умеет читать, увидит это.

А сейчас чего я хочу?

Прощения, которое только ты мне можешь дать! Только ты и другие, как ты, прощение, которое бы придало мне сил продолжать жить и все начать с начала.

Сандро.

Нищета оставляет в тебе воспоминания о запахах. Запах бедняцкой еды, такой как, например, фасоль. Если вы ее едите время от времени, то это даже вкусно. Но не каждый день! Килограммом фасоли и килограммом пасты можно утолить голод десяти человек. Я не очень хорошо помню, что мы ели. Или скорее не хочу вспоминать. Сладости мы видели только на витринах кондитерских. Однажды я своровал пирожное. Кондитер, заметив пропажу, загнал меня под топчан и, спустив мне штаны, угрожал отрезать пипиську огромным ножом. Я смог убежать, но он пришел к нам в подвал ругаться с матерью, хотел получить деньги за пирожное. Моя мама. Недавно я нашел фотографию, где они вдвоем с отцом. И меня охватила безграничная нежность. Худая, такая худая, словно жердь, и с огромной копной волос. Рядом с ней мой отец, еще более худой, чем мама, похожий на хилого воробушка. Последним воспоминанием об отце у меня остался разговор на кухне дома, выделенного нам муниципалитетом. Мы сидели друг напротив друга. Он смотрел на меня и, проведя руками по волосам, сказал: «Парень! Я знаю, кто ты… знаю, что ты…». Папа хотел сказать «гомосексуалист», чтобы не обидеть меня, но так никогда и не произнес этого слова.

«Я могу понять это и принять. Единственное, о чем я прошу тебя, чтобы ты не приходил домой переодетым женщиной. Знаешь, у тебя столько сестер, а люди ведь они невежественные. Никто не захочет встречаться с девушкой, у которой такой брат». Я потерял дар речи. Ну да, именно я. Я, который всегда хотел, чтобы последнее слово оставалось за мной, не смог ничего ответить на это. Я до сих пор сожалею об этом. Прошло уже столько лет, но снова и снова, задумываясь над словами отца, я не могу сдержать слез. Мне бы хотелось тогда, во что бы то ни стало, заверить этого доброго человека, сказать ему: «Папа, мой парень меня любит, я все для него и, если бы я захотел луну, он полетел бы прямо к звездам и принес бы мне ее на серебряном блюде». Вот это бы мне хотелось сказать моему маленькому отцу. Ведь я то знаю, он и не думал о моих сестрах, ему было абсолютно наплевать на соседей, папа беспокоился обо мне! Он заботился о моем будущем, о моей жизни, которая ему представлялась полной вечного одиночества.