Феликс Кандель - День открытых обложек

– Эй, вы! Неспособные отличить рассвет от заката. Утро не упустите!..

Был июль. Полуденный его припек под тугое гудение шмеля. Суматошились букашки, вспархивали стрекозы‚ прорастали на усыхание травы в буйстве сплетений. Между прохладой дома и жаром улицы провисала взвешенная кисея.

На пороге стоял ребенок.

Сам на улице, носом пробивал кисею.

– Здравствуйте, – сказал. – Пришел проверить, как вы живете.

Ходил деловито, не спеша, осматривал мебель, книги, посуду на кухне.

– Ну как?

– Вы живете прекрасно, – строго сказал он и шагнул за порог, окунувшись в сияние.

Вот руки на руле, которые не подведут…

…ноги на педалях‚ которые не запнутся‚ – освоивший дорогу присваивает ее.

После долгой поездки «Пежо» довозит без помех, а потому следует сказать: «Спасибо, старенькая, не подвела».

После короткой поездки тоже сказать, но без особых эмоций.

Поблагодарить стиральную машину, которая завершает работу. Могла бы и заупрямиться, – куда деваться с не простиранным, не отжатым бельем?

Мурлычет холодильник, безотказный труженик, в похвалах не нуждаясь, разве погладить походя его железную стать. В туалете воркует‚ неспешно заполняясь‚ странное приспособление из белого фаянса. Непременно сказать спасибо, чтобы не пренебрегло тягостными своими обязанностями. Кондиционер – существо капризное, своевольное, требующее признания своих заслуг; поблагодарить и его, не то охолодит зимой, обогреет летом.

Матрац терпит тебя, хоть и ворочаешься на нем без сна. Башмак – подбиваешь камушек или консервную банку. Электрический чайник, пылесос с вентилятором, телефон, радио с телевизором, – чего ради на нас трудиться?

– Спасибо, – говорю. – Уважили.

Под плитками пола похрустывают, обустраиваясь, ерзуны-пролазы, выкидывая наружу излишние им песчинки. Миллионы существ, которых давим, не замечая, миллионы не мигающих глаз, нас оценивающих, – мелкие существа, способные довести до исступления, а то и напасть скопом, завалить, обезвредить без снисхождения.

Признательность не помешает. На всякий случай.

Но вот и первый дождь, самый первый после долгого ожидания, скромный поначалу, малыми каплями, не проникая в глубины земли. Смелеет, набирает силу, отхлестывает иссохшую, истомившуюся по влаге почву, а она жадно заглатывает взахлеб, до глубоких корней, под бурными ручьевыми потоками, выгибаясь холмами в сладкой кошачьей истоме.

Дождевые воды пробиваются через скальные породы; из ближних насаждений наплывает духовитость зелени, отмытой от пыли. Улица на закате. Бурливые водостоки. Осенняя свежесть, которой недостает.

– Спасибо! – прокричать облакам. – Прилетйте опять!

Прыгают по лужам подростки, озорные, промокшие до трусов; прыгает по крыше взъерошенный дрозд, круглоголовый, иссиня черный, с коротким желто-оранжевым клювом. Не улетает, не прячется от дождя, бока подставляя под струи; скачет по черепице наперекор стихиям, перья дыбятся у растрёпы.

Подружка любуется из надежного укрытия: «Ах, какой же он у меня!..» Вздергивает задорно хвост, трели рассыпает по крыше стеклянными шариками. Захочет – улетит в дальние края, по пути ветров. Не захочет, останется тут – чечетку отбивать на черепице.

Кактус на балконе старел, теряя очертания, из зеленого обратился в сивого с белыми проплешинами, – спилил его, и остался пёнек, который поливал по-прежнему. Первыми появились иглы, прежде всего иглы по краям пенька, ощетинились на стороны, оберегая будущие прорастания. И они проклюнулись, крохотные кактусы. Пошли в рост под надежной охраной.

Как оградить лилию, фиалку с гортензией, у которых нет иголок?..

Общество вселенского убережения – не помешает. Застраховать всех, спасая от вымирания. Жука. Бабочку. Залетного попугая. Цветы во множестве с пестиками их и тычинками. Ландыши, гиацинты, резеду с глицинией.

Но голуби не доверяют мне: только приближаюсь – они вспархивают. Даже эти, которых кормлю всяким утром, – как им объяснить, что не враг я, не враг?

Ящерки убегают, не успеваю разглядеть. Лишь хвосты не сбрасывают в страхе – и на том спасибо.

Выглянул из-под обложки, как из собачьей конуры, красавец Тигер, и вот его негодование посреди равнодушного люда:

– Муха. Как просто ее прихлопнуть! Кто, кто из вас заплачет по мухе? По комару, жучку-червячку?.. С каких размеров убиенного проявите сочувствие? С мышонка, хомячка с кроликом? Так и до нас доберетесь. Ого-го‚ ого-го‚ что кому до того...

Бессонные ночи. Горестные воздыхания. Молчаливые укоризны.

Только моль не знает страданий.

– Собака, – перешепнулись, – а соображает.

Но Тигер уловил:

– Вот, вот оно! – ваше высокомерие. Будто мы амебы. Евглены зеленые. Инфузории-туфельки… Кто пожалеет амебу для облегчения ее печалей? Кто взглянет с пониманием на малых мира сего? Приручили – отвечайте. Одомашнили – кормите.

Вздохнули. Попросили по-хорошему:

– Поменяй тему, Тигер.

– Не поменяю. Куда вы катитесь, люди?.. Изобрели переносной телефон – облучиться в покое и удобстве, обратившись в слюнявых идиотов. Кто нас тогда накормит‚ почешет за ухом? У которых миска пуста‚ подстилка тонка‚ которым негде голову приклонить‚ лапы вытянуть‚ хвост откинуть в покое... Тень мою! Тень хотя бы не топчите!..

– Не добивай, Тигер, ну пожалуйста!..

– Только и слышно: «Сука, псина, собачища. С собакой ляжешь, с блохами встанешь. Была бы собака, а камень найдется…» Полистайте словарь Даля, если не верите: «Спящего пса не буди». А спящего хозяина?

Помолчал. Смахнул скупую слезу. Все смахнули, почувствовав себя крайне ослабленными.

– Я уж не говорю про озоновую дыру‚ от которой теплеет повсеместно‚ тают снега‚ надвигается всемирный потоп. Вы утонете – и по заслугам‚ а нас-то, нас-то за что?.. «Тако душа вопияла…», а они не слушали.

– Слушаем. Мы слушаем!

– Ладно уж. Готов побыть с вами еще. Заесть обиду в который раз‚ заспать царапку на душе…

Спросили на уходе:

– Светит ли нам надежда?

– Светит, – ответил, – но тускло. Опротивело вас уважать, владеющие нами не по праву, однако презирать вас пока что рано.

Снова проклюнулся Гоша-неугомон…

…выговорил по телефону:

– Болею, друг мой, по-хорошему болею. Мыслю неспешно, высматриваю недосмотренное…

Дышал недужно, со всхлипом, трубку прижимал ко рту:

– Заботы отвращали, прочие малости, а тут, надо же… Какие дни выделены! Самые распрекрасные! Получил всё от прежнего. Получаю от теперешнего. И боли нет, нет, к счастью, боли…

Его перевозили из больницы в больницу, перекладывали с кровати на кровать в надежде на чудо-врача, чудо-эликсиры, просвечивали и простукивали, в редкие недели послаблений отпускали передохнуть, и он кричал через границы: