Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Лоб был удивительно гладкий и немного прохладный.

— А другое что-нибудь видишь?

— Да. — Девушка попыталась приподняться, но он удержал ее. — Звезду.

— Только одну? Их ведь тысячи.

— Эта наша. Она движется.

Нико посмотрел на небо.

— Фантазируешь.

— Смотри сам. Она сейчас проходит между передними лапами Большой Медведицы.

Нико увидел летящую звезду и лег рядом с девушкой.

— Правда, — сказал он. — Она не кажется тебе беспомощной?

Он сказал первое, что пришло ему в голову. Маленькая звездочка плыла медленно, словно с трудом пробиваясь между другими звездами, спокойно и уверенно стоящими на своих местах. Она была похожа на заблудившегося ребенка.

— Нет, — возразила девушка. — Она не беспомощная. Это единственная живая звезда.

— Потому что она наша?

— В ней частица нас.

Они лежали рядом и смотрели на маленькую звездочку, которая плыла прямо, чужая среди своих сестер, верная избранному пути.

— Это странно и необыкновенно, — сказал Нико.

— Потому что мы не привыкли.

— Может быть. И потому что она очень далеко от нас.

— Исчезла, — сказала девушка и вздохнула.

Нико снова прильнул лицом к ее волосам. Их мягкость его опьяняла. Он тронул ее руку у локтя. Кожа была прохладная.

— Хочешь, пойдем домой?

Она словно пробудилась ото сна. Притянула его к себе и начала жадно целовать. Затем слегка оттолкнула его голову и засмеялась.

— Теперь мы квиты. Можно идти.

Они снова поднялись на высокий берег и пошли вдоль обрыва. Ночь как будто стала светлее, хотя до рассвета было еще далеко. Нико прислушивался к морю. Он снова решил, что гул стихает, но тряхнул головой, словно стараясь отогнать неприятное чувство. «К чертям, — подумал он. — Какое мне до этого дело?» И сказал:

— Знаешь, откуда мы возвращаемся?

Девушка прижалась к нему.

— Из самого чудесного путешествия.

— А может быть, не возвращаемся. Может быть, путешествие только начинается?

— Верно. Только начинается.

— И будет продолжаться долго.

— Бесконечно. Оно никогда не кончится.

Впереди показались огни городка. Ночь оживилась. Только море в гротах гудело по-прежнему гневно и угрожающе. Но они молча шли рядом и ничего не слышали. Потому что были одни, а вне их не было ничего, кроме бескрайней и тихой дружеской ночи.

— Ну вот. Ветер стих, наверно, и волнение прекратилось, — сказал смуглый и коротко засмеялся. — А мы боялись.

«Этот тип или не знает, что такое волнение, или прикидывается дурачком», — подумал Нико.

Рыжий молчал, и Нико не сказал ничего, только бросил быстрый взгляд на море. Отсюда оно выглядело синим, безбрежно синим зеркалом, по которому ползли ослепительно белые гребни. Зайчики, белые пушистые зайчики гнались друг за другом по зеркалу. Не было видно ни гребней, ни впадин. Лишь обманчивые зайчики, которые не могли ввести в заблуждение только тех, кто привык к ним с первого дня своей жизни.

Солнце стояло еще низко, но уже припекало. Выгоревшая трава, уже отряхнувшаяся от росы, шелестела и скрипела под ногами Нико. Он шел впереди, те двое сразу за ним. Свои выгоревшие хлопчатобумажные штаны он подтянул и подвязал у щиколоток. Сухая трава кололась, но он не чувствовал ее, не слышал ее злобного шелеста. Внизу, в скалах, море ревело, бросалось остервенело, отступало и снова наскакивало. Это был постоянный, ровный, глухой гул, он заполнял все между водой, землей и небом, не оставляя места никаким другим звукам и даже чайкам не давал возможности пожаловаться друг другу. Было что-то апокалипсическое в этом неистовом рокотании, которое царило над водой и над землей и усиливало у Нико чувство одиночества. Те двое для него не существовали.

Залив был пуст. На горизонте виднелось судно, державшее курс на север. Лодки стояли у причала и на песке, одинокие и безлюдные. Виноградники отступали все дальше назад. Ранний виноград уже созрел, и между покрытыми ржавчиной кустами виднелись люди. Но и оттуда не доносилось ни звука.

Одиночество угнетало Нико, и он ускорил шаги. Покончить бы скорей с этой историей, как ему надоели эти двое! В сущности, все будет сделано за пятнадцать минут. Он вел их на место, где и при спокойном море немногие решались войти в воду. Там отвесный берег, и огромные, беспорядочно набросанные камни смыкались, образуя не особенно большой колодец. Глубина там была четыре-пять метров. Это место так и называли «Казан». Но туда всегда заплывала крупная кефаль, было полно всякой мелочи.

Нико торопился из-за Эмилии. Она будет ждать его: он обещал повести ее в одно небольшое село, расположенное севернее по берегу. Эмилия так и не узнала, что он уступил настояниям этих двух. Зачем ее тревожить? Она бы все равно не поняла, почему он согласился.

И не только Эмилия: никто не знал об этом. Его бы просто не пустили, а Васил наверняка устроил бы скандал этой паре. Он поскандалил бы и в тот вечер, если бы Нико не успокоил его. Нико знал, что нет ничего крепче моряцкой солидарности, когда решался вопрос, выходить или нет в бурное море. Это была не столько солидарность, сколько средство самозащиты от всех, кто не знал моря и считал, что для людей, живущих возле него, «море по колено».

Стояло полное безветрие, и гул доносился снизу, словно из-под земли. Мелкий кустарник и чертополох, как и трава, сгорели на солнце, и в их тощей тени порхали измученные сухопутные птицы, с утра забившиеся сюда на дневку. Они даже не пугались людей и лишь прижимались к земле, будто она могла их защитить.

Наконец они добрались до места.

— Здесь! — крикнул Нико, потому что спутники не слышали его. Снизу долетал звенящий гул, словно вода билась в огромной пещере.

Мужчины заглянули вниз с обрыва и в тот же миг отпрянули, облитые солеными брызгами.

Расположенные полукругом скалы закрывали этот котел, но вода перелетала через них, прокрадывалась между ними, клокотала под ними, и «Казан» дышал бурно, захлебывался и пыхтел. Он был похож на бурлящую бело-зеленую пасть, и двое пришельцев даже не захотели заглянуть в нее во второй раз.

— Может, лучше отказаться, а? — смущенно сказал рыжий.

— Что, ваша отвага осталась за ресторанным столиком? — усмехнулся Нико.

По правде говоря, в глубине души и он испытывал смущение. Его пугала не эта бурлящая вода, он знал ее очень хорошо, так как с детства жил возле нее. Его смущало одиночество, которое все осязательнее становилось здесь, у самого моря, где каждый звук, едва возникнув, сразу же угасал. И странная тишина в этом неистовом реве.

Но Нико не привык отступать. Он был еще слишком молод. Эти олухи задели его самолюбие. Смущало его и то, что он смотрел на них именно так, а не как на людей, с которыми он не одинок.