Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

Баклажан не мог один решиться на такой подвиг, и первое, что ему пришло на ум, это воспользоваться помощью дядюшки Мартина, да тот на беду запропастился куда-то: у него ведь и своих дел хватало. Тогда Баклажан сговорился с Танчо Верзилой. Тот в самом деле был детина хоть куда, и если бы наши прочли «Под игом», наверняка прозвали бы Танчо Боримечкой [13] «Под игом» — роман классика болгарской литературы И. Вазова. Боримечка — один из персонажей романа, дословно «побори-медведя». . Бабка-повитуха, которая Танчо принимала, еле его вытащила, а мать тут же испустила дух: доконал ее этот младенец величиной чуть не с телка. Такого здоровяка прежде не рождалось во всей Добрудже, и люди судачили, что у Танчо по меньшей мере три отца. Танчо считался одним из лучших специалистов по умыканию невест. Умел он подстеречь девушку, набросить на нее ямурлук, зажать рот, метнуть ее в телегу. Вторым помощником Баклажана должен был стать мой родитель, но тот, как мы уже видели, не любил подвергать себя опасности ради прекрасного пола. Он, что называется, ушел в глубокое подполье, затаился где-то на заднем дворе, и никто не мог его сыскать. По всему было видно, он не собирался стать мне отцом и благосклонно уступал эту честь другому.

В тот вечер матушка моя отправилась к соседям на посиделки. Хозяин дома, которого Баклажан уже завербовал, должен был проводить ее до улицы и «приглядеть», пока она войдет к себе. Все бы удалось провернуть легко и быстро, не окажись на этих посиделках еще одна Бера, матушкина тезка, которой страсть как хотелось, чтоб ее умыкнули в соседнее село Карабелово. Карабеловец должен был ожидать ее за домом, у копны сена. Ближе к полуночи он и занял этот пост. И Танчо встал на свой пост — под навесом, у самого входа в дом. Хозяйский пес набросился было на него, недружелюбно рыча, но Танчо кинул ему целый каравай хлеба, и пес, как это водится у ретивых служителей, сразу продался. Спустя некоторое время дверь наверху открылась, и в световом проеме появилась та, другая Бера. «Ты не беспокойся, — сказала она хозяйской дочке, которая хотела проводить ее в одно место, — я уж сама, мне не страшно». Вторая девушка вернулась в дом, а Бера спустилась по лестнице и только ступила под навес — Танчо набросил на нее ямурлук и так запеленал, что той ни вздохнуть, ни охнуть. Для страховки Танчо и рот ей зажал, подхватил и бегом к телеге. Там уложил ее, по-прежнему не выпуская из рук, а Баклажан уж пустил лошадей вскачь. В дороге похищенная стала задыхаться, колотить ногами.

— Стоян, высвободи мне голову, — прохрипела она.

— Отпусти ее маленько, — сказал Баклажан, — А то еще задохнется, какая потом от нее польза. Зайдется от страха. Ишь, каким-то Стояном бредит.

Другая Бера не утихала, и чем сильнее брыкалась она и вопила, тем крепче держал ее Танчо Верзила. Тем временем они во весь опор неслись через пустынное темное поле. Эдак через час Бера устала орать, притихла, похоже, примирилась с участью стать мне матерью. Откровенно говоря, я бы не очень об этом сожалел, потому что была она богата и позже это избавило бы меня от многих невзгод и голодных дней. Только, вот дьявольщина, уже тогда мне крепко не повезло!

Дед с бабкой провели это время в нетерпеливом ожидании. Они сидели у погасшего очага, то и дело поглядывая во двор. Дед заранее предвкушал, как услышит грохот телеги, увидит сноху на пороге своего дома. Вот тебе три тысячи, получай золотые пендары, вот тебе башмаки! Не хотел добром — получи топором!.. Дед представлял, как изречет эту мудрость, будто сам хан Крум, и очень по этому поводу веселился. Но когда Танчо Верзила вытряхнул ему сноху и открыл ее лицо, дед с обалделым видом шарахнулся в сторону. То же сделала и бабка. Баклажан выпучил глаза.

— А-а-а! — воскликнул он.

Другая Бера встала, только ноги у нее дрожали, словно у слепого котенка. Была она маленькая, чернявая и страшновата лицом, а глаза, как выразился дед, огромные, будто плошки, и доверху полные слез. Зыркнула она этими плошками в сторону Танчо, забилась в угол, заскулила. Наши сидели — чурбаки чурбаками, потом дед спросил:

— Ты из чьих же будешь?

— Каишевых, — ответила она и опять заголосила. — Верните меня домой! Немедля верните! У-у-у, и-и-и-и-и!..

Достаточно поиздевался уж я над бедным своим пером, но сейчас пожалею его и попрошу тебя, читатель, чтоб ты сам представил ухмылку, которая появилась на дедовом лице. За чем пошли и чего нашли! Да если б дьяволу в поклонах они лбы в кровь разбили, и то бы не вымолили такой удачи!.. Дед дернул себя за ус, заулыбался, вид у него довольный. И у остальных тоже. Каишевы — это ж в Могиларове одна из самых состоятельных семей. О Баклажане и говорить нечего: он чувствовал себя на верху своего искусства и не помышлял признаться, что по случайности дал маху. Он же — благодетель, а с благодетелей не спрашивают за ошибки!

Довольство — это великое чувство, возникающее в момент, когда отхвачен жирный кусок, вокруг которого (чувства, конечно) философы нагромоздили столько великих теорий, но ни разу еще не назвали его истинным именем, потому что оно неблагозвучно и оскорбляет чувствительную человеческую натуру, — вдруг соскользнуло с дедовой физиономии, улыбка превратилась в гримасу, и весь он стал удивительно похож на хорька, которого обложили со всех сторон и который лихорадочно выискивает теперь лазейку, чтобы любой ценой спасти шкуру. И с другими произошла та же перемена, перемигнулись они между собой, быстро затолкали эту, с плошками, в соседнюю комнату и ринулись в темноту искать моего папашу. Хоть из-под земли его достаньте, но приведите, потому что сейчас все зависит от него!.. Все перешарили и наконец сыскали отца в хлеву, в коровьем стойле под яслями. Отряхнули с него приставшие соломинки и втолкнули в темную комнату. Плошки фосфоресцировали, пронизывали темноту и медленно надвигались на папашу, а он пятился, пятился, покуда не уперся спиной в стену. Светящиеся плошки становились все больше и страшней, словно глаза собаки Баскервилей, отец мой замахнулся, чтоб отогнать их, и тут что-то твердое стукнуло его по макушке.

— Только посмей меня тронуть! — услышал он.

— С чего бы это мне тебя трогать? — ответил отец. — Я тебя не трогаю, а ты вот бьешь…

Батюшка мой приткнулся в один угол, девушка — в другой, и так вот на расстоянии один от другого, будто собака и кошка, повели они разговор. Девушка корила папашу, что он умыкнул ее, когда она вышла из дому, чтоб ее похитил Стоян из Карабелова, а папаша отвечал, что не он тут виноват, это Танчо Верзила увез ее вместо Беры Георгиевой. Девушка быстро смекнула, что имеет дело с желторотым, заюлила вокруг него, принялась уговаривать, чтобы он нынешней же ночью отвез ее в Карабелово.