Дарья Димке - Снегири [litres]

Мы приехали в травмпункт через три часа. Старенький доктор быстро наложил гипс, и к ужину мы вернулись домой. Гипс на пальце оказался не таким уж обременительным, и Мелкий быстро к нему привык.

Через две недели гипс сняли.

На следующий день мы проснулись очень рано и не могли придумать, чем заняться. Солнце только поднималось, было еще холодно, мы сидели на крыльце, и пока ничего не пришло нам в голову. И тут взгляд Мелкого упал на дедушкину удочку. Мелкий все еще читал «Маленьких дикарей», поэтому удочка, которая до этого была всего лишь одной из вещей, о которых мы почти наверняка знали, что вряд ли нам разрешат ими играть, мгновенно превратилась в идею.

– Давай, пока все спят, пойдем на речку и наловим рыбы на завтрак! – предложил Мелкий.

– Но… – сказала я.

– Представляешь, как они обрадуются! – перебил меня Мелкий. – Мы сами добудем еду!

– Ладно, – согласилась я.

Конечно, это было не совсем правильно, но, во-первых, это была отличная идея, во-вторых, Мелкому только вчера сняли гипс, и я хотела сделать ему что-нибудь приятное. Мы взяли удочку и помчались на речку. Удочку несла я, потому что она была очень длинная даже для моего роста. Но мы договорились, что первым ее забросит Мелкий.

Мы бежали сквозь полосатый от солнца лес, сквозь зеленый, совсем прозрачный свет, сквозь запах сосновых игл, сквозь пение птиц, сквозь ромашковое поле и мокрые от росы травы. Мы могли бы бежать так все утро, потому что когда бежишь ранним летним утром, время останавливается, а ты превращаешься в ветер, в росу, в солнце, во все, что окружает тебя, мгновенно забывая, что ты человек и как это – быть человеком… Но у нас было дело – мы должны были добыть еды, и это было здорово. Поэтому мы бежали не останавливаясь, пока не добежали до речки – извилистой, прозрачной, с берегами, заросшими ивой. Мы едва сумели остановиться на самом берегу, задыхаясь от бега и внезапного приступа смеха. Отдышавшись, Мелкий приготовил удочку. Он взмахнул, забрасывая крючок… Все вокруг сверкало: речка, глаза Мелкого, солнце, мокрая трава, лакированная синяя удочка и прозрачная леска. Это было невероятное, почти невыносимое счастье, от которого можно было задохнуться.

Это случилось в следующий момент, и мы опять не поняли как. Крючок, пролетев по невероятной траектории, воткнулся в палец Мелкого. Тот самый палец, с которого вчера сняли гипс. Мелкий опять не заплакал, даже без моих напоминаний. Я не смогла последовать его примеру – на этот раз я разрыдалась. Мелкий попытался меня успокоить:

– Знаешь, – сказал он, – мне и правда пока не больно, но, кажется, мы не сможем вытащить этот крючок сами. Жаль, что в «Маленьких дикарях» ничего об этом нет.

– Также как о том, что мы сейчас должны сказать бабушке с дедушкой, – подумала я, поднимая удочку, к которой теперь был прицеплен Мелкий.

Бабушка осмотрела палец, обрезала леску, мимоходом вытерла фартуком на этот раз мое лицо и сказала: «В травмпункт».

В травмпункте нас встретил тот же врач. Он слегка удивился и немного обрадовался (палец не пришлось резать так глубоко, как ему показалось сначала), вытащил крючок, перевязал Мелкого и попросил его быть осторожнее.

Когда мы вернулись домой, дедушка вздохнул и спросил:

– Скажи, Мелкий, а тебе много еще осталось до конца этой книжки?

– Да, – спокойно ответил Мелкий, – ты же знаешь, я читаю медленно.

– А что у тебя на очереди? – поинтересовалась бабушка.

– Пока не знаю, – задумался Мелкий, – но знаете, все-таки книжки – очень хорошая вещь, во-первых, всегда ясно, что делать, во-вторых, как себя вести, когда что-то не получается.

– Да, – согласился дедушка, – хотя не всегда люди читают книжки именно этим способом.

– Да? – удивился Мелкий. – А как читаешь ты? Вернее, о чем?

Дедушка задумался.

– Ладно, – махнул рукой Мелкий, – мне пора. Расскажешь вечером?

– Попробую, – вздохнул дедушка.

Мелкий убежал, а я спросила:

– Что ты читаешь?

Дедушка показал книжку. На ней было написано: «Превращение. Франц Кафка».

Когда нам нужен был совет, мы обычно шли к бабушке, потому что ее советы всегда срабатывали. Если нужно было разрешение на что-нибудь, лучше всего было идти к папе. Мы виделись нечасто, и папа склонен был разрешать нам практически все. А объяснить непонятное, особенно связанное с таинственным устройством мира школьных учителей и домашних заданий, мог только дедушка. Однако даже у него это не всегда получалось.

Именно поэтому, когда Мелкому задали написать сочинение по картинке на вкладке в конце учебника по русскому, он пришел к дедушке. Конечно, он мог спросить меня, но мне самым счастливым образом удалось проболеть большую часть первого полугодия пятого класса, поэтому на этот раз я ничем не могла ему помочь.

Мелкий, как и все нормальные люди, предпочитал откладывать неприятные дела, к которым, безусловно, относилось домашнее задание по русскому языку, на самый последний момент. Последний момент обычно наступал вечером, когда бабушка готовила ужин, а мы с дедушкой работали в большой комнате за семейным столом. У нас с Мелким был свой стол, но сидеть за столом с дедушкой было приятно, потому что всегда можно отвлечься и поговорить о чем-нибудь. Но сегодня мы работали молча. Дедушка проверял студенческие контрольные, а я была занята мучительными размышлениями над своим собственным сочинением.

Что эти размышления были мучительными, Мелкий, как и все члены нашей семьи, мог определить сразу, поскольку напряженный умственный процесс обладал явными внешними признаками: я с яростью грызла ручку. Поэтому Мелкий вместе с тетрадкой и учебником тихонько подполз к столу, отодвинул дедушкины бумаги, на всякий случай сел подальше от меня и стал терпеливо дожидаться того момента, когда дедушка закончит работу и обратит на него внимание. Через некоторое время дедушка поднял глаза от очередной контрольной, поправил очки и спросил, чего изволит Мелкий. Употребление слова «изволит» означало, что дедушка понял, что Мелкий опять, несмотря на все советы и предупреждения, дотянул все до самого последнего момента и теперь будет отвлекать всех от вечерних занятий. Мелкий, сделав вид, что не заметил дедушкиного ехидства, сообщил о сочинении.

– И в чем трудность? – поинтересовался дедушка.

– В картинке, – честно ответил Мелкий.

Поскольку он все равно уже отвлек меня от моих личных мучений, я посмотрела на картинку. И мне сразу стало понятно, зачем ему понадобился дедушка.

Эта картинка принадлежала к числу тех, которые, как я в то время была твердо уверена, были созданы с одной-единственной целью – отравлять процесс письма. С такими картинками, дожив до седьмого класса, я сталкивалась не раз. Как правило, их рисовали художники, которые назывались передвижниками. Картинки можно было разделить на три типа: на первых кто-то страдал – это были изможденные дети, усталые бородатые мужчины и исхудалые женщины, на вторых были портреты известных людей – почему-то в основном бородатых мужчин, которые тоже не выглядели особенно счастливыми, третьи были посвящены природе.